Я поспешил опустить ружье. Мне стало ясно, кто посещает нас каждую ночь. Это серна Мирка приходила повидаться с сынком. Значит, она родила только одного серненка, а то никогда не принта бы. Ее брал страх, но материнское сердце преодолело его. Каждую ночь подходила она к сторожке. То приблизится, то отбежит, испугавшись собаки и наших голосов…(И вот наконец решилась.

Я бесшумно спустился во двор, отвязал собаку и увел ее в сторожку. Потом занял прежнее место на веранде. Мне хотелось сделать так, чтобы свидание матери с сыном протекало как можно спокойнее.

Пока оно длилось, месяц начал заходить. Тень от леса чудовищно разрослась и покрыла весь двор. Миновала полночь. Май, наверно, насосался теплого материнского молока. И Мирка чувствовала от этого облегчение. Мне стало страшно, как бы она не увела его с собой. Вдруг развалит ограду и проделает в ней проход.

Я кашлянул. Послышался глухой топот — серна убежала в лес…

Я опять привязал Гектора возле загона и вернулся в сторожку.

Черный капитан спокойно спал на своей большой железной кровати. Тело мореплавателя почти совсем исчезло в провисшем, как мешок, пружинном матрасе. Торчали только с одной стороны ноги, а с другой — шапка.

Он проснулся и спросил:

— Как на дворе? Ветер дует?

— Нет ветра. А что?

— Да мне приснилось, будто я в Ова-Раа. Там бывают такие циклоны, что поднимают людей на воздух, как соломинки. Особенно женщин — ведь они в юбках.

— Где это — Ова-Раа?

— Это островок такой, населенный каннибалами, в Тихом океане. Там меня чуть не сварили в большом глиняном котле.

— А ты знаешь, что у нас была гостья?

— Лисица, что ли?

— Нет, мать Мая — Мирка.

Я рассказал ему, как было дело. Капитан зацокал языком.

— А ты знаешь, что ему шепнула серна? — сказал он и осклабился. — «Беги, сынок, люди тебя изжарят и съедят». Животные считают нас каннибалами. Ведь они видят, как мы их едим.

Круглые детские глаза его лукаво блеснули в темноте. Он совсем разгулялся и приготовился врать. Я поспешно пожелал ему спокойной ночи и ушел к себе в комнату.

На дворе снова залаяла собака. Серна опять появилась на поляне. Не надо больше ее пускать, а то похитит Мая. Не успеешь оглянуться, развалит ограду и уведет…

Стекла окна, выходившего на запад, отражали далекий блеск луны, спрятавшейся за бесконечные гребни гор. Леса были безмолвны. В этот поздний час вокруг бродило зверье. На кровле сторожки гукала совка, у которой там было гнездо.

Внизу, у подножия, зацвели липы, а дубы стали выпускать кисленькую смолу, привлекавшую белок, которые хмелели от нее. Хотя было уже начало июня, возле сторожки листья на деревьях были еще молодые, и лес имел здесь совсем весенний вид. А внизу — не так. Там леса были сочно-зеленые, вечером казались маслеными, а по утрам, под первыми лучами солнца, расстилались пышными мохнатыми коврами, до того плотными, тяжелыми и кудрявыми, что меня охватывало безумное желание походить по ним. Там уже отцветали пролеска и фиалка, лесная гвоздика раскрывала длинные острые бутоны и показывала свои пестрые платьица.

Я решил обойти окрестности Соленых источников и наломать молодых веток для нашего Мая. Мне хотелось посмотреть, что там делается. В это время года у оленей особенно быстро растут новые рога и животные испытывают большую потребность в соли. Наверняка у Соленых источников собралось много оленей — купались там, а потом чесались о деревья. Многое можно будет там узнать. Сколько интересного происходит в лесу!

Я повесил себе на шею бинокль и засунул его под куртку, чтоб он не болтался на ходу, взял двустволку и попрощался с капитаном. Он предпочел остаться в сторожке и готовить.

— Капитан, — сказал я перед уходом, — последи за Маем. Не пускай его на поляну с козами. Как бы мать не увела.

— Пусть только попробует: я ее застрелю, — ответил он.

— Ишь чего вздумал. Как это — «застрелю»?!

— Коли уведет, единственный способ снова его поймать — застрелить серну.

— Какие глупости! Чего это ты так рассвирепел?

— Я полтора месяца не ел мяса.

— Так давай зарежем козленка Миссис Стейк, — сказал я.

Он засмеялся, стоя на пороге в красной блузе, с кухонным полотенцем через плечо.

— Грибами этими мы с тобой отравимся в один прекрасный день. Когда будем резать?

— Козленка-то? Вот вернусь, и решим.

Я спустился вниз по крутому косогору, начинавшемуся от самой сторожки. Всюду старые стволы, обросшие губами — желтыми трутовиками и за яч ни ком. Ежевичник раскинул свои зеленые сети по гнилым пням. Муравейники обновились. Бархатом переливались мхи на гранитных глыбах, видневшихся тут и там в вековом лесу. Радостно шагал я по нашей тропинке. Очень люблю я этот лес с его могучими прямыми деревьями; порой, остановившись возле какого-нибудь великана, я прислоняюсь к его шершавому телу и ощупываю рукой его твердую кору. Так еще осязательней чувствую я могучую силу дерева, его незыблемость и всегда давлюсь земле, питающей его.