Это им больше понравилось.

Под конец парадный обед превратился в шумную попойку. Шкуро, находившийся в качестве гостя, отплясывал лезгинку. Один из гостей французов пристал к епископу Гермогену, убеждая его тоже танцовать:

— Dansez — vous, le pope russe. [40]

В городе зажгли иллюминацию. «Ермаков» [41] на ее устройство не жалели. Однако густая мгла помешала поразить гостей световыми эффектами.

Утром — панихида на кладбище, на могиле Каледина, Митрофана Богаевского и других покойных вождей Дона.

«Они прибыли к нам издалека, — заливался репортер «Донских Ведомостей», описывая панихиду, — оттуда, где их родные луга омываются водами красавицы Сены и вечно хмурой Темзы… И вот они у нас, у наших дорогих, незабываемых могил, пришли излить вместе с нами неизбывную тоску о павших, пришли утешить нас, воскресить в нас увядающую веру в избавление». [42]

Здесь, перед панихидой, над прахом Каледина и «донского баяна», произошел маленький инцидент, почти незаметный, но интересный для характеристики людей той эпохи.

Краснов давно хотел привлечь на свою сторону талантливого публициста Виктора Севского, который афишировал в своем журнале «Донская Волна» врагов атамана, «степных» генералов. Теперь представился удобный случай для примирения.

Редактор «Донских Ведомостей» H.A. Казмин, по поручению Краснова, привез на панихиду Севского. Если бы последний пошел на мировую, т. е. продал бы свое перо, Краснов хотел дать ему сразу же достойную работу. Предполагалась поездка «союзников» на Донской фронт и требовался талантливый корреспондент, чтобы возможно крикливей расписать это событие в газетах.

Быть-может, дело и пошло бы на лад, но все испортила женщина, «тетя Лиза». Так почти весь Новочеркасск звал вдову покойного «донского баяна», Е. Д. Богаевскую. Ей показалось обидным, что Краснов, прибыв с союзниками на могилу Каледина и ее мужа и начав здороваться с дамами, приложился не к ее первой руке. Почувствовав «себя уязвленной, она сейчас же начала внушать щепетильному и раздражительному, как все чахоточные, Севскому о том, что атаман в лице ее задел и ее покойного мужа, друга и единомышленника публициста. Этого было достаточно. Севский лишний раз убедился в неуважении Краснова к идеологу казачьей демократии и спешно уехал с «тетей Лизой» тотчас же по окончании панихиды.

Примирение не состоялось. Краснову не удалось отвлечь от оппозиции рекламных дел мастера. Предстоящая поездка на фронт лишилась пера, которое могло бы достойным образом воспеть ее стихами и в прозе.

После панихиды — обед в Войсковом Круге.

Если у атамана преобладала военщина, то здесь верх брал статский элемент. Украшением стола служил один рослый, благообразный «дидок» в чекмене, обладатель огромной рыжей бороды, член круга из казаков-старообрядцев.

На беду, ни один донской законодатель не говорил на иностранных языках. Пустились на хитрость. Редактора официоза, Н.А. Казмина, знавшего французский язык, выдали за члена Круга и он приветствовал гостей от донского представительного учреждения.

После обеда гостям захотелось посмотреть «les cosaques au natureb. Особенно интересовали их казачки.

Решено было съездить в подгороднюю Кривянку.

Автомобили с гостями понеслись по Платовскому проспекту. Публика, гулявшая по этой улице, удивилась до крайности, увидя, что вереница машин подкатила к дому № 5, в котором отнюдь не помещалось никакого правительственного учреждения, так как вывеска гласила:

КАХЕТИЯ. Шашлычная-Погреб А. X. Циклаури.

«Союзники», красные, с возбужденными лицами, продолжали сидеть в автомобилях, Видимо, в этом учреждении они не предполагали заниматься тою же важной работой, в которую ушли с головой в последние два дня.

В погреб направился переводчик. Нужно было взять с собой в станицу вина, чтобы облагодетельствовать господской чаркой казаков и казачек.

Деловая работа двух последних дней сказалась и на переводчике. Он имел достаточно силы, чтобы перейти тротуар, но, спускаясь в погреб, запнулся на первой же ступени и кубарем полетел вниз.

Лакеи подхватили мученика служебного долга. У него сочилась кровь из широких ссадин на руках и на голове.

Знатные иностранцы, как ни были пьяны, но застыли от ужаса, когда их ментор, весь в крови, предстал перед ними, выведенный под руки из погреба.

Поездку в Кривянку отставили, тем более, что в тот же вечер предстояло совершить еще один важный акт для заключения вечного союза между Доном и Антантой, а именно — пировать в войсковом офицерском собрании на традиционном празднике георгиевских кавалеров. 26 ноября — день святого Георгия победоносца.