— Говорят, его герцогиня умерла, и он очень расстроен ее смертью, — заметил Ланни простодушно.

— Конечно, он тоскует по ней; зато у него больше времени, чтобы строить всякие козни.

— А что ты думаешь предпринять?

— Еще не решил. Повидаюсь с ним, посмотрю, как он держится, тогда будет виднее.

Старый оружейный король обычно проводил зиму в Монте-Карло; он или бродил по широким аллеям парка, или сидел один на солнышке, углубившись в себя. Если к нему подходил кто-нибудь незнакомый и осмеливался нарушить его уединение, он рычал и огрызался так свирепо, что о старом сером волке ходили легенды. Он остановился в той же гостинице, в которой когда-то юный Ланни впутался в историю с его корреспонденцией: тринадцать лет прошло с тех пор, но самый богатый человек в Европе не мог забыть этой истории, и его голубые глаза всегда лукаво поблескивали, когда он видел молодого Бэдда.

Ланни и его отец явились в условленное время, и секретарь оружейного короля, офицер британской армии в отставке, проводил их в ту же самую гостиную. Они были поражены переменой, происшедшей в хозяине. Он весь точно ссохся, лицо его избороздили морщины, а надетая на нем зеленая атласная пижама была, видно, на целый номер больше чем следует; рукава прикрывали пальцы до половины, и Ланни невольно подумал: вот что значит — нет герцогини, некому присмотреть за его костюмом. Его седые усы и бородка стали как будто длиннее и растрепаннее; и тут сказывалось отсутствие человека, который напоминал бы ему, что их надо подстричь. Сердобольному Ланни он показался очень дряхлым и заброшенным.

Он был рад видеть Бэддов, они ведь знавали его жену, которую он боготворил. Он рассказал о своей тяжелой утрате, и некоторое время они говорили о покойной; Ланни именно так вспоминал бы о Мари де Брюин, и ему казалось, что старик, безусловно, искренен. Неужели он может произносить слова, полные такой скорби, и выслушивать в ответ слова сочувствия, а потом взять да и всадить собеседнику нож в спину? Робби утверждал, что отлично может и непременно всадит. Ланни решил, что за этим человеком стоит понаблюдать, а над этой проблемой — подумать. Хотя Ланни Бэдд жил в крайне развращенном мире, ему редко приходилось иметь дело со злодеями чистой воды, и он склонен был смотреть на них, как на больных. Или этот денежный король столько лет надувал людей, что не в силах быть честным даже тогда, когда он уже не в состоянии воспользоваться плодами своего надувательства?

— Итак, молодой человек, — начал Захаров, — говорят, вы тоже стали загребать деньги с тех пор, как мы в последний раз виделись? — Ланни был поражен этим замечанием, показывавшим, что старый паук следит за ним и собирает сведения. Едва ли операции Ланни сами по себе заслуживали того, чтобы ими интересовался человек, поставляющий оружие всей Европе.

— Вам это, конечно, показалось бы пустяком, сэр Базиль, — вежливо ответил Ланни. — Но я вполне доволен.

— В таком случае, возьмите меня в компаньоны, — заметил тот. — Вы обладаете секретом, который стоит дороже денег.

— Что ж, если у вас есть картины, которые надоели, я помогу вам отделаться от них.

— У меня их куча, и все мне надоели. Как и все на свете.

— Должно быть, вы слишком хорошо узнали ваших ближних, сэр Базиль, — заметил молодой философ, и старик с грустью признал, что, увы, да, а забыть эти жизненные уроки уже невозможно.

Он всегда говорил с Ланни в таком тоне. Крылась ли причина этого в своеобразных обстоятельствах их первого знакомства? Или старик решил, что именно таким способом можно скорее всего понравиться молодому идеалисту? Робби однажды высказал ту мысль, что преуспевающий мошенник реже всего бывает похож на мошенника. — Пожелай он заслужить твою благосклонность, он бы выведал, какого сорта люди тебе нравятся, и прикинулся бы именно таким. Поэтому не принимай захаровских речей слишком всерьез и не удивляйся, если он вдруг окажется поклонником науки или любителем искусства, или даже моралистом и пацифистом!

Оба нефтяника погрузились в деловую беседу. Робби рассказывал о поездке в Аден; он даже намеком не обмолвился о своих подозрениях, а все неприятности приписал беспокойному нраву арабских шейхов. Он напомнил Захарову, что в свое время включил в состав компании и акционеров-англичан, рассчитывая, что это обеспечит ей, при надобности, защиту со стороны английского правительства.

— Верно, — согласился Захаров. — Но ведь вы знаете, какие сейчас времена. Правительства далеко не так охотно, как раньше, идут на риск и издержки, связанные с такой защитой.

— Американцы могут попасть в крайне неприятное положение, сэр Базиль. Мы имели все основания рассчитывать на ваше влияние…

— Мое влияние далеко не то, что было, мистер Бэдд: я старик и отошел от дел.

— Но у вас среди членов правительства много добрых друзей.

— Правительства нынче непрочны, и дружба, к сожалению, тоже. Когда порываешь деловые связи, очень скоро оказываешься в одиночестве.

Старый грек долго распространялся на эту тему: он смотрит крайне пессимистически и на собственное положение, и на современную действительность. В России утвердились большевики, и это оказывает самое отрицательное влияние на другие страны. — Такие документы, как письмо Коминтерна, — это не единственный случай, мистер Бэдд [36] !

Ланни молчал и слушал, как отец прощупывает позицию этой старой лисицы по вопросу о нефтяных рынках, ценах, перспективах, а также о том, возможно ли сделать то-то и то-то, чтобы убедить британское правительство в необходимости силами своего флота оказать нефтяникам поддержку в тех странах, на которые оно имеет мандаты от Лиги наций. Робби советовал Захарову съездить в Лондон и попытаться получить необходимые гарантии; но король вооружений ответил, что ему семьдесят шесть лет и его врач ни за что не разрешит ему такого путешествия зимой.