Девочка снова улыбнулась сквозь боль и кивнула.

— Володя… ты пришел…

— Хм… А что, были какие-то сомнения? — Володя нахмурился и шутливо погрозил ей.

Девочка снова хихикнула.

— Нет. Но папа не хотел тебя звать.

— Мы его за это в угол поставим, — пообещал ей мальчик.

Аливия, видно, представила себе эту картину и рассмеялась, но тут же боль снова скрутила ее, и она застонала.

— Что здесь происходит? — В комнату вошел еще один человек с кружкой. — Больную нельзя тревожить.

Володя обернулся:

— Вы кто?

— Я? Я врач. Смею надеяться, лучший в городе!

— Ага. — Володя покосился на кружку. — А это что?

— Это? Лекарство! Я только что его приготовил… Эй, что вы делаете!

Но Володя уже отобрал кружку и понюхал.

— И что вы этим собираетесь лечить?

— Разлитие желчи, конечно! Вы сомневаетесь в моем диагнозе?

— Разлитие желчи? — Володя нахмурился. — Какое еще разлитие желчи? Вот что, — он решительно отставил кружку подальше и взял свой чемоданчик. — Мне не мешать!

После этого, не обращая внимания на вопли врача, достал из чемоданчика стетоскоп и ложечку. Повернулся к девочке:

— Ну-ка, снимай рубашку.

Аливия послушно откинула одеяло и, ничуть не стесняясь, стала раздеваться.

— Аливия!!! Князь! Что вы себе позволяете?! — воскликнул Осторн.

— Филипп, если кто попробует мне мешать, успокой. А ты ложись. Не сгибайся, выпрямись на кровати… понимаю, что больно, но постарайся. Помнишь, как загремела с дерева? И ведь не ревела, что же теперь плачешь?

— Но ведь я умираю! — Аливия вдруг заморгала.

— Умираешь? Это тебе кто сказал? Ну-ка, руки по швам, лежать и не пищать!

Аливия испуганно моргнула, но послушалась, озадаченно глядя на друга. Тот наклонился над ней. Позади раздались какие-то звуки, потом хрип. Мальчик полуобернулся. Купец, красный от ярости, пытался схватить табурет, а Филипп загораживал ему дорогу. Розалия висела на руке мужа.

— Я сказал «тихо», вы мне мешаете!

— Молодой человек уверен, что сумеет разобраться в болезни лучше меня, посвятившего искусству врачевания пятнадцать лет жизни? — едко осведомился врач.

— Посмотрим, — буркнул Володя и снова повернулся к девочке. — Аливия, я сейчас буду чуть давить на живот, а ты скажешь, где болит.

Володя наклонился и начал ощупывать живот.

— Больно… — застонала Аливия.

— Хм… Ясненько… Желчь… хм…

Он накрыл девочку одеялом и посмотрел на стетоскоп и ложку. Подумал и сунул их обратно в чемоданчик. Покопался там и достал небольшую капсулу, снова взял кружку, принесенную врачом.

— Так что же это?

— Это… — врач запнулся, — это средство от боли.

— Средство от боли? То есть это не лекарство от… как вы там сказали? Разлития желчи?

Врач нахмурился и пожевал губами.

— Это поможет девочке легче перенести страдание. Она заснет…

— Сонное зелье, значит?

Володя открыл окно и выплеснул кружку. Врач дернулся было, но замер, встретившись взглядом с Филиппом.

— Пока не надо, — сказал Володя. — Вода есть? Ага, вот, в кувшине. Это обычная вода?

Получив утвердительный кивок служанки, он сполоснул кружку и вновь вылил в окно. Налил еще, снова сполоснул, но на этот раз протер тряпочкой, которую достал из своего чемодана, и вновь выплеснул. Только после этого наполнил кружку до краев и подсел к девочке.

— На вот, проглоти эту таблетку.

— Она вылечит меня? — с надеждой спросила девочка.

— Нет. Она только снимет боль. Тебе не будет так больно.

Аливия нахмурилась:

— Значит, я все-таки умру?

Спинка кровати, за которую держался Володя, вдруг так скрипнула под его рукой, что Филиппу показалось, будто она оторвется. Похоже, не одному ему, поскольку все в комнате смотрели на побелевшие костяшки пальцев князя. Но тот уже взял себя в руки.

— Не понимаю, чего ты так торопишься умирать? Тебе жить скучно? — усмехнулся он.

— Мне? — Девочка растерянно глянула на Володю.

— Вот что, Кнопка, давай-ка, пей таблетку и лежи, а я что-нибудь постараюсь придумать.

— Правда? — В глазах девочки зажглась такая надежда…

Володя с трудом выдержал этот взгляд и даже сумел твердо выйти из комнаты.

Филипп отыскал князя на крыльце под навесом, где тот изучал небо.

— Господин, вы в порядке?

Филипп вгляделся в лицо Володи, очевидно, пытаясь увидеть слезы, но слезы уже давно были упрятаны очень глубоко в душе и не могли найти дорогу наружу.