Мале Лео
Шрифт:
На ней был воздушный пеньюар, от которого у меня сначала захватило дух. Она обняла меня своими благоухающими руками и протянула красные губки:
– Дорогой мой,– прошептала она,– так не терпится меня опять увидеть?
– Очень не терпится,– сказал я, освобождаясь.– «Крепю»… Ты видела последний номер… сенсационный…
Я швырнул ей газету:
– Что это такое?
– Тебе надо было бы жениться,– сказала она,– ты ведешь себя совсем как женатик.
– Что это такое?
– Реклама,– сказала она, сразу посерьезнев.
– Чушь собачья.
– Не будь грубым.
– На кой черт эти разоблачения? Я знаю, что ты дала на них согласие. Ни в одной газете тебя не связали с этим скандалом, даже легавые не припутали тебя к этому делу…
– Конечно, они меня не припутали. Только этого мне не хватало. Я никакого отношения к этому делу не имею. Виновный тут Этьен. Впрочем, в чем он виновен? Даже это неизвестно. Но его нашли мертвым, и оказалось, что я была его любовницей. Тогда…
– Тогда что?
– Скандал снова всплывает.
– Что?
– Ты что, не понимаешь? Я чувствую, что…
Ее черты лица под искусным макияжем чуть изменились:
– …старею… меня забывают… пренебрегают… у меня нет больше прежнего успеха. Совсем недавнего. Да, да. И я подумала, что я могла бы воспользоваться этой историей, всем тем шумом, который возник вокруг Этьена. Первой моей реакцией было желание выйти сухой из воды, но потом я передумала. Слишком долго обо мне ничего не писали в газетах, и вдруг подворачивается неожиданный случай…
– А я думаю, что многие заплатили бы за молчание…
– Но мне ведь нечего бояться. Я невиновна. Скандал… Но это даже не скандал, так, курьезный случай, который может быть мне только на пользу.
Я пожал плечами:
– В конце концов мне начхать. От этого не может быть ни холодно, ни жарко.
– Что ты хочешь сказать, мой дорогой?
– Ничего.
Она с униженным видом посмотрела на меня:
– Может быть, я не права… О! Сейчас,– добавила она, вздохнув,– что сделано, то сделано, не правда ли?
– Это была идея Шассара или твоя? Не притворяйся удивленной. Я знаю, что Шассар общался с журналистом, автором этого шедевра.
– Я не притворяюсь удивленной. Идея была моей, а Шассар взял все на себя.
– К счастью, я не выбросил его в окно, как ты мне предлагала.
– Знаешь, любовь моя. Морис не злой. Я тогда испугалась при его попытке шантажировать меня, ну ты все знаешь. Я вчера тебе рассказывала об этом, когда ты пришел по моей просьбе… И больше я не видела никакой причины беспокоиться…
– Ты сама не знаешь, что ты хочешь! Словно птичка. Ты знаешь хотя бы, что прошлой ночью спала со мной?
Она сжалась и бросила на меня рассерженный и одновременно беспокойный взгляд:
– Ты меня в этом упрекаешь?
– Я думал, что ты об этом забыла. В статье Марка Кове нет ни одного намека на нашу брачную ночь.
– Это было написано раньше. Я…
Ее прервал телефонный звонок. Она сняла трубку:
– Это тебя,– сказала она, протягивая мне телефонную трубку.– Женщина.
– Алло,– сказал я.
– Здравствуйте, шеф,– произнес голос Элен.
– Настоящий детектив,– усмехнулся я.
– Стараемся. Я позвонила Марку Кове, и он направил меня по адресу мадемуазель Левассёр в отель Трансосеан. Я вынула вас из постели?
– У меня нет желания шутить.
– У Фару тоже. Вы должны тотчас же пойти к нему или позвонить. Он, кажется, в ярости.
– Ладно. Я позвоню ему из конторы. Иду сейчас же.
– Не спешите и оденьтесь как следует.
Я положил трубку.
– Нельзя допустить, чтобы семейные сцены заставили меня забыть о делах,– сказал я Женевьеве.– Бегу к себе в контору. Меня ждет работа.
Она поцеловала меня:
– До свидания, дорогой. Сердишься?
– Нет.
– До вечера… может быть.
– Наверняка.
Мы договорились о времени и месте свидания, и я ушел от нее.
На Вапдомской площади я заметил Шассара. Он переходил площадь перед припаркованными автомашинами, а я был на тротуаре. Собирался было его окликнуть, но передумал. Ограничился тем, что пошел за ним. Он следовал к Трансосеану. Встал под аркадами, следя за входом в отель. Я усмехнулся про себя. Может быть, он пришел раньше времени? Почувствовав скверный вкус во рту, я быстро направился в сторону агентства. Бедный старый Нестор! Не следует просить невозможное. Такой пеньюар, который был на ней – роскошный, дорогой и все прочее, должен же пригодиться на что-нибудь!