— А то бывает копорский чай. *

— Есть и копорский, только он не настоящий. Настоящий чай в Китае растет. Страна такая есть за Сибирью.

— Сын у меня около тамошних мест в пограничном городе службу начал, — говорит Любягин, — так он сказывал, что пречудной эти китайцы народ. Мужчины у них волосы в косы заплетают, длинные-предлинные, точно девки у нас.

— Стало быть, мода у них такая.

— И по всей границе стена у них выстроена. Чтоб ни они ни к кому, ни к ним никто.

— Своим умом хотят жить. Что ж, это, пожалуй, надежнее. Мы вот и прытки: прыг да прыг, а толку от этого прыганья мало.

Чай отпили. Дети высыпают из залы и подходят благодарить дедушку.

— Лакомства-то вам дали ли? — осведомляется старик.

— Дали, папенька.

— Ну, ступайте, ешьте. А вы что ж? — обращается он к присутствующим, — полакомиться?

Матушка первая подходит к столу, кладет на тарелку моченое яблоко и подает его отцу.

— Папенька, яблочка мочененького?

— Съем.

— Нигде таких моченых яблоков, как в Москве, не найдешь. Только здесь ими и полакомишься. Я уж как ни старалась, и рецепты доставала, никак не дойду.

— В квасах их мочат; духи кладут.

— А почем, папенька, покупали?

— Дороги. По сорока копеек десяток.

— Деньги хорошие; зато уж и яблоки!

Матушка хочет распространиться насчет квасов, медов и прочих произведений московского гения, но дядя об чем-то вдруг вспомнил и круто поворачивает разговор в другую сторону.

— А я давеча в лавке у Егорова слышал, что во французского короля опять стреляли * , — возвещает он.

— И я слышал, — подтверждает Клюквин.

— Не знаю, читал я сегодня газеты, ничего там не пишут.

— Писать не велено, даже разговаривать строго-настрого запрещено. Чтобы ни-ни. А Егорову, слышь, дворецкий главнокомандующего сказывал. И что этим французам нужно? Был у них настоящий король — другого взяли. Теперь и этого не хотят.

— Пустой народ. Цирульники да портные.

— Цирульники, а республики хотят. И что такое республика? Спроси их, — они и сами хорошенько не скажут. Так, руки зудят. Соберутся в кучу и галдят. Точь-в-точь у нас на станции ямщики, как жеребий кидать начнут, кому ехать. Ну, слыханное ли дело без начальства жить!

— Вон у нас Цынский (обер-полициймейстер) только месяц болен был, так студенты Москву чуть с ума не свели! * И на улицах, и в театрах, чуделесят, да и шабаш! На Тверском бульваре ям нарыли, чтоб липки сажать, а они ночью их опять землей закидали. Вот тебе и республика! Коли который человек с умом — никогда бунтовать не станет. А вот шематоны да фордыбаки…

— Хорошие-то французы, впрочем, не одобряют. Я от Егорова к Сихлерше забежал, так она так-таки прямо и говорит: «Поверите ли, мне даже француженкой называться стыдно! Я бы, говорит, и веру свою давно переменила, да жду, что, дальше будет».

— Что ж, милости просим! чего ждать!

— Как это они веру, папенька, переменяют? — допытывается тетенька Федуляева, — неужто их…

— Так, возьмут, разденут, да в чем мать родила и окунают, — смеется дедушка.

— Чай, стыдно?

— Стыдись не стыдись, а коли назвался груздем, так полезай в кузов.

В таких разговорах проходит до половины девятого. Наконец мужчины начинают посматривать на часы, и между присутствующими происходит движение. Все одновременно снимаются с мест и прощаются.

Этим исчерпываются мои воспоминания о дедушке. Воспоминания однообразные и малосодержательные, как и сама его жизнь. Но эта малосодержательность, по-видимому, служила ему на пользу, а не во вред. Вместе с исправным физическим питанием и умственной и нравственной невозмутимостью, она способствовала долголетию: дедушка умер, когда ему уже исполнилось девяносто лет. Завещания он, конечно, не сделал, так что дядя Григорий Павлыч беспрепятственно овладел его сокровищем.

Москва того времени была центром, к которому тяготело все неслужащее поместное русское дворянство. Игроки находили там клубы, кутилы дневали и ночевали в трактирах и у цыган, богомольные люди радовались обилию церквей; наконец, дворянские дочери сыскивали себе женихов. Натурально, что матушка, у которой любимая дочь была на выданье, должна была убедиться, что как ни как, а поездки в Москву на зимние месяцы не миновать.