Сейчас базар безлюден. На пустые прилавки ровным слоем ложится снег. Кое-где еще фыркают лошади, кто-то подбирает разбросанные клочки сена. В другом месте перетягивают веревками мешки на санях и топчутся у подводы в длинных неуклюжих тулупах. Четверо саней, забитых сеном, разворачивались к дороге. Обозники заканчивали переговоры и осмотры. Фаткул подошел к последней подводе.

Там кто-то долго усаживался, приминал сено, подтыкал бока войлоком.

— Дяденька, вы, случайно, не в Полюгино едете?

— Что ты, соколик, — послышался женский голос, — совсем и нет, в сторону Коровино мы.

Передние подводы уже тронулись, заскрипев полозьями и острыми подковами лошадей.

— Возьмите меня с собой, мне тоже туда надо!

— Ты чей же такой будешь-то? — подбирая вожжи, спросила она.

— Я круглый сирота.

— И родни, что ли, никакой нет? — повернулась она.

— Нет.

— За каким же лешим тебе, соколик, в Коровино-то?

— Там один старик живет, давно зовет меня, усыновить пообещался. Может, даже вы его знаете.

— Откуда же мне его знать-то, — неожиданно выручила она Фаткула, — мы же из Приютово.

— Значит, вы еще дальше едете?

— От Коровино еще столько же, сколько до Богуруслана, чай, ведь уже в Башкирии. А сейчас-то ты откудова?

— От чужих людей.

— Что, шибко худые люди, что ли? — посочувствовала она.

— Очень.

— Ну, коли надо, то ладно-сь, садись, отвезу-ка тебя в Коровино. Залезай в сено-то, все вдвоем веселей будет. Да ты не стесняйся, влезай-ка ко мне в тулуп, а то вишь какой смирный. — Она распахнула полы и усадила меж ног, словно младенца или заморыша, укутала и прижала к себе. Махнула концами вожжей, и конь рванул сани с места, пустился вдогонку за остальными. Передние три подводы уже не видны, скрылись с глаз. Дорога эта коню знакома, нюхом ее чует, потому без всякой поправки бежит рысью по накатанной зимней полосе. Обогнули несколько улиц и догнали обоз.

— Чтой-то случилось, что ль? — крикнул кто-то впереди.

— Нет, все в порядке, знай гони! — ответила женщина.

Раздался свист, щелкнули кнуты, и четыре подводы быстро покатились к окраине города. Лошади, как сговорились, бежали скорой рысью, стуча подковами. Ровным накатом плыли сани. На длинном уклоне чаще зацокали копыта, лошади прибавили шаг, ездоки натягивали вожжи, удерживая от галопа, хотя оглобли и выпирали вперед.

Взнузданный конь подчиняется вожжам, упирается подковами, дуга вперед клонится, и шлея врезается в круп. Пологому этому уклону конца не видать, словно ведет эта дороженька в преисподнюю. Спуск кончился, и на душе Фаткула стало спокойней. Медленно уплывают по бокам улицы дома и слабые огоньки. Лошади сбавляют ход и громко отдуваются.

— Но-но, родимая! — понужает передний, и весь обоз снова переходит на полную рысь. Дорога вскоре вывела за город. Вожжами уже можно не управлять, лошади сами бегут, не сворачивая в сторону и не сбавляя шага. В овчинном тулупе Фаткулу тепло и безопасно, сильные женские руки подтыкали тулуп с боков, чтоб не задувало холодным ветерком. Вот только ноги застыли и онемели без движения. Сенца под ними немного, а подвязанные галоши и рваные носки мало согревали.

— Ты чтой-то зашевелился, — говорит женщина, — уж не озяб ли?

— Ноги чуточку.

Она сгребла Фаткула, подтянула его ноги к полам тулупа, крепко прижала и обняла. Расстегнув пальто, наклонила его голову к своей груди.

— Ну вот, теперича ты совсем как в люльке, и зябко не будет, и ко сну потянет. Передам тебя там твоему самозваному тятьке в полности и сохранности. К себе бы тебя забрала, в наше Приютово. У меня сына еще нет, одни три девки растут, да, поди, ты заартачишься, к мужику тебя потянет, а наш-то в погибших на войне. — Она замолчала и подобрала вожжи.

Фаткулу сейчас было все равно, лишь бы подальше уехать от детдома.

— Ну чтой-то ты там молчишь, уж не задохся ли там впотьмах, у моих титек-то? Давай-ка спи, не горюючи, в Коровино к утру приедем, там и лошадей покормим, передохнем малость, с тобой простимся.

— Всю ночь так, в поле, ехать и будем?

— Ты уж испужался, что-й ли? — смеется она. — Может, и не всю, может, до того и пристанем куда…

— А здесь волки бывают?..

— Как не бывают, — говорит она. — То в стае, а то отбившийся, матерый какой… Да где нынче их нет, волков-то, наплодились за войну-то, хуже тараканов…

— И вы не боитесь?

— На обоз волки не нападут. Вот ежели когда на одну подводу, то бросятся… Потому, соколик, нет чичас на них у меня страха… Волк-то он не так страшен, как худой человек в волчьей шкуре…

Город вдалеке был виден с холма россыпями мелких огоньков. Вдруг в ночной тишине раздался глухой взрыв. Казалось, что сюда доносится последний раскат грома, хорошо слышимый в безлесом зимнем поле. Фаткулу представилось, как взлетела в черное небо огненная кошка Карлуша.

— Ты почто это, соколик, съежился, опять испугался чегой-то?.. Бабахнуло крепенько, видать, на нефтевышке стряслось неладное иль в каком другом месте беда… Да не трясись ты, не дрожи, тебе до того дело малое, айда-ка засыпай…