– Это еще к чему?

«К тому, чтоб разобраться, чего твоим похитителям надо. Вспомни, у нас дефицит информации! Пусть поговорят, поспрашивают, а там и до печени дойдет. Только не очень усердствуй! – Пришелец сделал паузу, потом заметил: – Я бы ограничился парой оплеух».

– С этого начнем, – мрачно пообещал Кононов и скорчился под батареей.

Дверь с протяжным скрипом распахнулась, и в его узилище шагнули давние знакомцы Гиря с Петрухой и еще один качок, не бритоголовый, а стриженный «ежиком», что, вероятно, говорило о низкой ступени в служебной иерархии. Уши у него были оттопыренные, а на лице – ни следа интеллекта: волосы начинались сразу от бровей. Ушастый замер у порога, а двое других, приблизившись к Киму, уставились на него, будто на антрекот в витрине. Лампочка в подвале была тусклая, и Гиря недовольно щурился и хмурил брови – видимо, прикидывал, пойман ли нужный клиент и не случилось ли ошибки.

Наконец он покосился на Петруху и прохрипел:

– Этот?

– Этот, будь спок. Я его, сучонка тощего, запомнил.

– Тощего? Не похож он на тощего, – с сомнением произнес Гиря.

– Ну, может, в больнице подкормился.

– А целый почему? На морде – ни царапины, и фонаря под глазом нет?

– Нет, так будет. – Петруха нацелился пнуть Кима башмаком, но Гиря отодвинул его в сторонку:

– Погоди. – Отступив на шаг, он снова оглядел пленника и поинтересовался: – Ты с Президентского, фраер? Тебе мы давеча карму поправили?

Ким молча ощерился. В своем обычном состоянии он еще мог смириться с руганью и побоями, но психоматрица Конана таких оскорблений не спускала. Конан Варвар уважал традиции, а в Киммерии они гласили: кровь за кровь, зуб за зуб! И потому сейчас он размышлял, с чего начать: вырвать ли Гирину печень и запихать ее Петрухе в зубы или наоборот. Мышцы его напряглись, в ушах загрохотали боевые барабаны.

– Скалится… – неодобрительно заметил Гиря. – Нахальный, падла! А что мы делаем с нахальными? Вот ты, Коблов, скажи! Что с ним делать?

Ушастый качок у двери задумался, потом присоветовал:

– Типа, пасть порвать! Или, типа, по хоботу… Короче, матку вывернуть!

– Правильно мыслишь, боец! – одобрил Гиря и повернулся к Кононову: – Ты, фраерок, согласен дожить до понедельника? Тогда колись! Три вопроса, три ответа, и отпустим. В целости и сохранности!

Ярость душила Кононова, но он, изобразив испуг, кивнул:

– Спрашивай!

– Ты кто такой?

– Литработник. – Ким поглядел на ушастого Коблова и уточнил: – Типа, книжки сочиняю. Писатель, короче.

– Писатель, значит… А с Дарьей Романовной знаком?

Новый кивок.

– А с Варькой Сидоровой, ее сестрицей?

– С Тальрозе, блин, – подсказал Петруха.

– Да, с Тальрозе. Кликуха у нее, видишь, такая… Знаешь эту стервь?

– Не имею чести, – буркнул Ким.

– Ну, не имеешь, так не имеешь… А вот подскажи, писатель, где у нас нынче Дарья Романовна? Где ее носит, заразу подлую? Может, в хате твоей устроилась, в твоей постельке?

– У меня ее нет, и где ее носит, не знаю. А знал бы, не сказал.

– Хмм… – Гиря поскреб переломанный нос, поиграл бровями. – Это почему?

– Договаривались на три вопроса, а задаешь уже четвертый. Лимит исчерпан, так что не потей, дружбан, мозгами!

– Образованный мужик! Писатель! Считать научился, однако не врубается в ситуацию, – произнес Петруха, придвинувшись поближе к Кононову.

– Ну так разъясни ему, – распорядился Гиря.

Петруха лениво шевельнул ногой, прицелившись в пах, но реакция Кима была быстрее: схватив бритоголового за лодыжку, он резко дернул, чувствуя, как проминаются под пальцами мышцы и кость выходит из сустава. Вскрикнув, его противник повалился на спину, а Ким вскочил, врезал ему носком по ребрам и, согнувши плечи и выпятив челюсть, вызывающе уставился на Гирю. Тот взирал на Кононова в безмерном удивлении.

– Что стоишь, питекантроп? – рявкнул Ким. – Давай, подходи! Посмотрим, чей шворц длиннее!

Петруха, матерясь и подвывая, начал подниматься на ноги. Ушастый, стороживший у дверей, промолвил:

– Помочь, бригадир? Типа, врезать по чавке?

– Стой, где стоишь, Коблов, – хриплым шепотом распорядился Гиря. – Стой, где стоишь! Щас я эту гниду успокою… так успокою писателя, что жеваной бумагой будет харкать… Спидоносец чахоточный!

– Чахоточный? – спросил Ким, выпрямляясь во весь рост. – Чахоточный, значит! – Он прыгнул, схватил Гирю под мышки и саданул о бетонную стену. – Ты, Нергалья блевотина! Ослиный помет! Свиная задница! Я тебе покажу чахоточного!

Его кулаки работали, как два кузнечных молота: левой в живот, правой в челюсть, левой в скулу, правой по почкам. Под шквалом ударов Гиря покачнулся, выплюнул выбитый зуб и начал сползать по стенке. Ким обхватил его шею левой рукой, сцепил пальцы в замок и надавил, с наслаждением глядя, как бьется и хрипит бритоголовый и как закатываются его глаза. Петруха рванулся на помощь приятелю, но получил ногой под дых и снова рухнул на пол.

– Печень!.. – ревел Ким, выворачивая Гире шею. Вырву печень! Вырву и крысам скормлю! Или шакалам! А труп обмажу собачьим дерьмом и закопаю на свалке! Клянусь бородою Крома!