— Ради Бога! — Роуэн взорвалась. — Когда ты наконец перестанешь отрицать то, что вы с Габриэль были любовниками? Ненавижу, когда ты лжешь мне!

— Я никогда не был любовником Габриэль!

Вся боль и весь гнев последних двух лет прорвались наружу. Роуэн трясло.

— Я видела вас, Брэнт. В то день я пошла в больницу. Сразу, как только вернулась из Гренландии.

— Не понимаю, о чем ты.

— Я стояла в дверном проеме и наблюдала за вами пять минут, которые показались мне вечностью. Вы обнимались — ты и Габриэль — и твоя щека прижималась к ее волосам. Ты что-то шептал ей. Но знаешь, что было самым мучительным? Видеть выражение твоего лица. — Голос Роуэн дрожал. — Ты смотрел на нее так... так нежно, с такой любовью. Я думала, что так ты смотришь только на меня. В конце концов я была твоей женой. Но в тот день я все поняла. — Ее щеки пылали, на глазах заблестели слезы. — Так что я решила уехать. И никогда не возвращаться.

Брэнт был ошеломлен.

— Боже мой, Роуэн...

Он пытался восстановить в памяти все детали того эпизода, который, как он понял сейчас, стоил ему брака.

— Я даже не видел тебя.

— Конечно, не видел. Ты смотрел на нее, — горько сказала Роуэн.

Она плакала. Но интуиция подсказала Брэнту, что он не должен подходить к ней ближе, чтобы успокоить, хотя ему очень хотелось это сделать.

— Если ты обвиняешь меня в неверности, то позволь мне объясниться.

— Благодарю покорно. Еще одна ложь, чтобы одурачить бедную Роуэн.

— Я помню тот день, — начал Брэнт медленно. — Габриэль была больна, так же, как и я. Ее била лихорадка. Да еще врачи хотели навязать нам обоим психиатров. Я это тоже помню.

— Брэнт, я даже не хочу этого слушать. Я все видела. Никакое объяснение, придуманное через два года, меня не убедит.

Брэнт подавил гнев, который, он знал, может только все разрушить.

— Ответь мне только на один вопрос, — сказал он, — до того моего последнего отъезда я когда-нибудь обманывал тебя?

— Нет, — ответила Роуэн неохотно. — Я знаю, ты не посвящал меня в нюансы своей работы, но не думаю, чтобы ты когда-нибудь обманывал меня. А знаешь, почему? Потому что на горизонте не было Габриэль.

— За все три года я не только никогда не был близок с Габриэль, но даже никогда не помышлял об этом.

Роуэн вздрогнула.

— Прекрати, Брэнт! Хватит! Ты не первый и, можешь быть уверен, не последний мужчина, который изменял своей жене. Так что не надо вешать мне лапшу на уши.

— Я не вешаю тебе лапшу на уши!

Он не знал, что еще сказать. У него было такое чувство, что ему не хватает воздуха. Роуэн сказала:

— Позволь мне сообщить тебе еще кое-что. Я была в Гренландии, когда вас нашли. Мы ушли далеко на санях по льду, так что я ничего не знала, пока не вернулась. Все газеты тогда кричали о вас, о том, как вы с Габриэль были вместе заключены в тюрьму, со множеством подробностей. На всех фотографиях вы были запечатлены держащимися за руки. Ты держал ее за руку даже в санитарной машине. — Она перевела дух. — Я все это видела. Конечно, понимаю, я была далеко, а она все восемь месяцев рядом. Но я все еще доверяла тебе. Я поехала в больницу, чтобы увидеть тебя. — Она провела пальцами по волосам. — И увидела вас. И поняла, что ты любишь ее, а не меня. И что я ошибалась, доверяя тебе. — Она глубоко вздохнула. — А что бы ты подумал, будь ты на моем месте? Ты стоишь в дверях палаты, а я обнимаюсь с другим мужчиной, с которым провела перед этим восемь месяцев?

Брэнту показалось, что его язык стал деревянным.

— Скорее всего, то же, что и ты.

Ее плечи вздрагивали. Так или иначе, она хотела услышать то, что он сказал.

— Вот так. Остальное ты знаешь. Я наняла адвоката, и через год нас развели.

Однако все было не так просто. Оставалась еще личная тайна, наполнявшая Роуэн виной и болью, но о ней она никогда никому не рассказывала. Не собиралась рассказывать и Брэнту.

Если громкое рыдание Натали оставило Брэнта равнодушным, то тихий плач Роуэн разрывал ему сердце. Рискуя, что она его оттолкнет, он подошел ближе, вытер ее влажные от слез щеки и сказал:

— Роуэн, ты замерзла. Но мне действительно нужно, чтобы ты меня выслушала. Спокойно и непредвзято.

Тихим голосом Роуэн сказала:

— Я слушаю.

Брэнт лихорадочно соображал, как ему сказать, чтобы Роуэн ему поверила.

— В тот день в больнице Габриэль была в ужасном состоянии. Она очень мужественно держалась все восемь месяцев, но тут не выдержала. Утром доктор назначил ей консультацию психиатра, который настаивал на обследовании. Она прибежала ко мне в палату, плакала, кричала. И — да, я обнял ее, и в моем лице была нежность и даже любовь, потому что мы вместе многое пережили.

Больничная палата и все, увиденное там, возникло в памяти Роуэн так отчетливо, как будто это было вчера.

— Продолжай, — пробормотала она.

— В течение восьми месяцев Габриэль была мне матерью, которую я так рано потерял, сестрой, которой у меня никогда не было. Я не мог быть близок с ней. Это было бы подобно кровосмешению. Если я и люблю Габриэль, то только как сестру.

Роуэн спрятала подбородок в полотенце.

— И что еще?

— А то, что я не стоял бы здесь, если бы не Габриэль. Видишь ли, Соня, девушка Рика Вильямса — лучшая подруга Габриэль.

И Брэнт быстро описал весь разговор с Габриэль в ее квартире. С того времени прошла всего неделя, но Брэнту казалось, что миновало по меньшей мере полгода.

— Габриэль посоветовала мне тебя увидеть. Она убеждена, что я по-прежнему люблю тебя.

Он замолчал. Молчала и Роуэн. Волны мягко бились о берег, и луна отражалась в воде. Брэнт спросил дрогнувшим голосом:

— Ты веришь мне?

— Я не знаю даже, что думать, — ответила она тихо. — Но полагаю, что ты сказал правду. — Ее голос звучал не слишком уверенно.