Клайв кивнул:

— Да, мне знакомо это чувство. Но мне кажется, что вас мучает не столько гора дел, сколько все это волнение и тревога, я прав, Лорел?

Я удивленно посмотрела на него:

— Откуда вы знаете? — Я и сама такое чувствовала, но впервые это выразил словами лишь Клайв.

— Милая моя, я ведь не слепой. Физически у вас достаточно дисциплины и энергии на двоих, но вы слишком изводите себя жалостью, самобичеванием и страхом, что может случиться худшее. Вы же знаете, что не могли ничего предвидеть, но все равно продолжаете убеждать себя в обратном. Вы страдаете с каждым из своих пациентов и со всеми людьми заодно. Жалость и чувство ответственности, возведенные в небывалую степень. Ведь так? Я прав?

Он был настолько прав, что я не решалась ему ответить. Мне нельзя было сдаваться, но каждую ночь, когда я не могла спать из-за тревоги, что болезнь потребует себе жертву, которую я могла бы спасти, если бы…

И Клайв один это понял! Если бы он списал мой прилив жалости к себе на усталость или посоветовал бы мне любой ценой найти помощников, я не чувствовала бы себя так, как теперь. Но его проницательность и то, что он заглянул в мою душу, обезоружили меня.

Внезапно мой подбородок по-детски задрожал, а глаза застлали слезы. Клайв изумленно уставился на меня:

— Лорел, дитя, вы плачете? Дорогая моя!

Он быстро шагнул ко мне, но я не помню, как он обнял меня и что говорил. Помню только тяжелое биение его сердца, когда он прижимал меня к себе, а я плакала и плакала, уткнувшись в его плечо.

Клайв дал мне возможность выплакаться, а потом бережно повел меня в свой кабинет, смахнул со стула бумаги и усадил на него. Я пыталась нашарить носовой платок. Клайв вытащил свой из нагрудного кармана, бросил его мне на колени и вышел из комнаты. Вернулся он со стаканом и подал мне. Я сделала глоток и чуть не задохнулась от огненного вкуса.

— Это же чистый бренди! — воскликнула я.

— Медицинская доза. А вы думали, это холодный чай? Пейте, потом поговорим.

Бренди помог мне прийти в себя, но не избавил меня от чувства унижения. Чтобы хоть как-то отвлечься, я сняла шарф и теребила его, пока Клайв не отнял.

— Перестаньте играть с шарфом и посмотрите на меня, — приказал он. — Наверное, вы понимаете, что если будете продолжать в том же духе, то наживете себе нервный срыв?

Я покачала головой:

— Вовсе нет. Просто я очень переживаю и устала, но у меня нет никакой истерики. Простите за эту глупость и не думайте, что я комок нервов. Просто вы были так добры и так хорошо поняли меня, что на мгновение я потеряла контроль над собой.

— Верно, — согласился Клайв. — Вы были на пределе, и хватило всего пары сочувственных слов, чтобы вы не выдержали. Типичный признак нервного срыва, не так ли? Все это подтверждает мысль о том, что, несмотря на всю вашу добросовестность и преданность работе, вы для нее не подходите.

— Что? Но мне она нравится! — Я не могла поверить своим ушам.

— Я должен был сказать, с коммерческой точки зрения, — поправился Клайв. — Вы слишком отдаетесь работе, отождествляете себя с ней. Вам следовало бы быть более отстраненной, если вы хотите что-то заработать.

— Тут вы не правы. Наоборот, не удастся заработать вовсе, если тебе не нравится работа, если ты относишься к каждому из этих зверюшек не как к личности, а как к массе, которую нужно накормить и приютить, даже если при этом любишь одних больше других. Никто более не предан своему делу, чем Салли, но Бог свидетель, она вполне преуспевает.

— Я не знаком с ней лично, поэтому ничего не могу утверждать. Но я рад, что, когда уеду, вы больше не будете постоянно находиться в напряжении.

— Но я все равно буду помогать Салли, чем могу.

— Но вам не надо будет отдавать всю себя работе. Вы сможете уйти в любое время, так же как и Салли, когда ее муж поправится и будет работать.

Возможно, под воздействием бренди мои чувства притупились, иначе я поняла бы, что Клайв подразумевал под этими словами. Только намного позже, а точнее, уже слишком поздно до меня дошло, что Клайв, вспомнив, как Николас уверенно поцеловал меня, хотел, чтобы я объявила ему, что мы собираемся пожениться. Но в тот момент я об этом даже не задумалась, и следующий вопрос Клайва уже относился к практическим моментам:

— Кстати, когда, по вашим подсчетам, может закончиться эта эпидемия?

Я развела руками:

— Никто не знает. Но теперь у меня появилось нечто вроде шестого чувства, так что я изолирую кошек до появления у них симптомов гриппа, и, можно сказать, мы выигрываем борьбу.

— А вы не хотите на время закрыть гостиницу и отправить зверей по домам?

— Только не это! Мистер Лонгин и слышать ничего не хочет. Сейчас изоляция больных животных — единственный способ борьбы с эпидемией.