– И как оно смотрится? – спросил он, слегка цепляясь языком за усики.

Нетти скрестила руки на груди.

– Даже не спрашивай. Терпеть не могу эти создания. Я вообще не хотела тебе его продавать, помнишь?

– Я помню, – ответил он. – Как сделать, чтобы оно что-нибудь сказало?

– Надо… – начала Нетти, потянувшись вперед.

– Ты мне нравишься только как друг, – сказал Правдоговоритель, глядя на лицо Нетти с подбородка Джонни.

Нетти нахмурилась.

– Работает, – сказала она.

Отдав два доллара, ошарашенный, но радостный Джонни отправился на работу в столовой, а разбогатевшая, но почему-то все еще раздраженная Нетти пошла на свою, на заправку мистера Бэкона. И тут светловолосый мужчина, одетый в подобие костюма для крикета с веточкой сельдерея на лацкане, вышел как будто бы из ниоткуда с задумчивым выражением лица.

Все это, без сомнения, было абсолютно невозможным.

– Все это, без сомнения, абсолютно невозможно, – сказал он почти радостно.

– Все – это что? – спросила женщина с длинными вьющимися волосами, выходя из ниоткуда следом за ним. – По-моему, очень хорошие дети.

– Да, Нисса, – сказал мужчина. – Но это Земля, и это 1945 год.

Он сделал глубокий вдох. В воздухе чувствовался соленый запах моря.

– Если я не ошибаюсь, Мэн.

– И?

– И дипсодат не могут находиться здесь по крайней мере еще сотню лет. В этой точке временного потока они должны быть на полпути через всю галактику.

– Так что же они делают тут сейчас, Доктор?

– И в самом деле, что, Нисса? – произнес Доктор, убирая руки в карманы. – Этот вопрос явно требует ответа.

Это увлечение появилось перед самым летом, поэтому поначалу распространялось небыстро. Не было учебы в школе, а значит, никто каждый день не ходил туда и не смотрел, у кого какой Правдоговоритель, как кто к кому относится из-за этого и, что самое важное, насколько все следуют моде. Кроме того, ведь было военное время. Если тебе было больше двенадцати (а иногда и меньше), тебе назначали летнюю работу на ферме, в мастерских или магазинах. Некоторые ребята постарше, чем Джонни и Нетти, даже шли летом работать на оружейную фабрику мистера Эклина.

На самом деле, именно дочь мистера Эклина, Аннабель, появилась в школе за три дня до окончания учебного года с темно-синим Правдоговорителем, закрепленном на подбородке подобно фигуре грудастой девы на носу пиратского корабля. Ее отцу принадлежал не только завод, но и единственный в Темперанс универсальный магазин, которым заведовала ее мать. Поэтому Аннабель всегда первой щеголяла в модных новинках, приходящих на юг из больших городов, оттуда, откуда совершенно случайно семья Эклинов переехала пять лет назад и куда регулярно ездила. Так что у Аннабель был авторитет, с которым не могла поспорить ни одна девушка в Темперанс. Она первой надела юбку до колена (а не до середины икры), пришла в школу, и ее, естественно, тут же отправили домой. Но за следующую ночь все девочки в школе разом подрубили подолы юбок до такой же длины, и директор школы Маршалл, ошеломленный тем, что он назвал «бунтом, сродни большевистской революции», сдался. Аннабель была первой, кто надел настоящий меховой воротник, цепляя его и на зимнее, и на летнее пальто. Кроличий, но выкрашеный под норку, ведь «Война же, сами понимаете!» – как сказала она. Была первой, кто стал делать на ногах макияж вместо чулок, когда японцы прервали поставки шелка в Америку. Не то, что хотя бы одна девочка в городе могла позволить себе шелковые чулки, но припудренные ноги Аннабель привели к тому, что по всей школе стены неделю были испачканы на уровне ниже колена, пока директор наконец не топнул ногой.

– Что у вас за штука на лице, во имя всего святого, мисс Эклин? – вопросил он в первый день Правдоговорителей, как всегда, с таким видом, будто у него едва не случился сердечный приступ.

Аннабель гордо вскинула голову. Она еще даже не успела дойти до дверей школы, и теперь все школьники – Мариса Ченнинг в том числе, как подметил Джонни – глядели на нее.

– Что? – спросила Аннабель, напуская на себя вид «подумаешь, какая мелочь!», подразумевающий, что если кто-то шокирован, это его проблемы. – Вот эта старая штука?

Рот директора Маршалла открывался и закрывался, как будто в нем боролись неверие, отчаяние и гнев.

– Сними это немедленно!

И тут существо заговорило.

Оно открыло зубастый рот, находящийся на том самом месте, где оканчивался подбородок Аннабель, и заговорило мягким печальным тоном, услышав который, Джонни сразу подумал о грустной корове. Тихий, странный голос почему-то услышали все.

– Вы лысый, – сказал голос. – А ваша жена не уехала в гости к сестре в Бока Ратон. Она сбежала с мистером Эдмундсеном из булочной. Все это знают, да.

– Было так тихо, что комар икнул бы – стало бы слышно, – рассказывала потом Нетти. Действительно, так и было. Лицо директора Маршалла с каждой секундой краснело все сильнее и сильнее.

– Как ты смеешь! – наконец вскричал он.

– Это всего лишь правда, – блестя глазами, ответила ему Аннабель. – Разве ВЫ можете наказывать кого-то за правду?

Глаза директора Маршалла расширились, и он потерял дар речи. За эти короткие мгновения все успели подумать, что ведь да, правда, директор Маршалл лысый, и действительно миссис Маршалл была одним из самых частых посетителей булочной, прежде чем булочная загадочным образом закрылась, а миссис Маршалл «отправилась» к сестре погостить.