– Никто не знает, кто ты такой.

– И никому это знать не надо.

Джонни развернулся и быстро ушел. Тарелки в лотке дребезжали, и он с грохотом поставил лоток на кухонную стойку.

– Эй! – крикнул мистер Финнеган, стоявший у гриля. – Хоть одну разобьешь – будешь из чаевых выплачивать!

Джонни тяжело дышал. Единственным маленьким утешением было то, что Правдоговоритель Марисы Ченнинг не сказал ни слова.

Но хорошо ли это? Или это самое худшее?

– Два шоколадных коктейля, – произнес Джонни спустя несколько секунд, даже не глядя в глаза двоим посетителям, устроившимся за угловым столиком.

– Похоже, он единственный работник во всем этом заведении, не считая владельца, – сказала Нисса, провожая мальчика взглядом.

– Война идет, – объяснил Доктор и понюхал напиток. – Шоколад, молоко и мороженые сливки, ничего больше.

Он отпил немного.

– Изумительно!

– Доктор, – с легким нетерпением проговорила Нисса, наблюдая за четырьмя девочками, сидевшими через два столика от них. – Ты же сказал, что они в ужасной опасности.

Доктор повернулся и посмотрел туда же.

– Так и есть. Дипсодат безжалостны. Они скрываются у всех на виду, потихоньку усыпляя бдительность на планете, пока к ним не привыкнут. А потом…

Он не закончил.

– Не следует ли нам что-то сделать? – спросила Нисса.

– В свое время, – ответил Доктор. – Сейчас нам необходимо найти их источник. А-а…

Девушки разом встали из-за столика. Доктор продолжал пить шоколадный коктейль, глядя, как они накидывают летние пальто и, смеясь, идут к двери.

– Пора идти, – сказал он, последний раз отпил коктейль через трубочку и поднялся.

Немного помедлив, он оставил на чай два доллара.

– Ну, что, сработало? – спросила Нетти из-под машины, сверкающей и новенькой, таких в военную пору было днем с огнем не сыскать.

– Не знаю, – сказал Джонни, глядя на Правдоговорителя у себя в руке. – Вроде того. Наверно.

Лязг инструментов Нетти под машиной прервался.

– Ты этого не сделал, так, что ли?

Джонни промолчал. Что само по себе было ответом.

– Почему она вообще тебе нравится? – спросила Нетти. – Мариса Ченнинг едва осознает факт твоего существования.

– Теперь она знает немного больше.

Нетти выскочила из-под машины. У нее на щеках осталось машинное масло.

– Так ты устроил свой скромный Сеанс Правды, да?

Джонни снова ответил тем, что ничего не сказал. Покачав головой, Нетти снова закатилась под машину. Джонни пришел навестить ее во время перерыва на ланч на следующий день после неприятной сцены в закусочной. Через пару минут ему надо было уходить, но он продолжал сидеть в гараже заправки. Через открытые ворота светило солнце. Правдоговоритель в руке смотрел на него так же, как всегда. Скорбно.

– Откуда они вообще берутся? – спросил он.

– Европа, – ответила Нетти. – Или Южная Америка, ну или что-нибудь в этом роде. Пол думал, что это какая-то химическая разработка, которую готовили для войны…

– Так-так-так! – загремел голос у ворот, и солнце внезапно скрылось. – Что это тут у нас?

Над ними внезапно навис мистер Эклин собственной персоной. Шагнув внутрь, он остановился. Дорогое пальто слегка колыхалось на сквозняке.

Под небольшой бородкой у него виднелся Правдоговоритель.

– Единственная мулатка в городе работает над твоей машиной, – сказало существо. – А рядом с ней единственный в городе еврей.

– Единственный в городе немецкий еврей, – злорадно поправил мистер Эклин, глядя на Джонни. – Ведь так, мистер Хефткламмерн?

Вот оно. Фамилия в две тонны весом. Проклятье его детства. Неоспоримо немецкая, а после прихода к власти в Германии мистера Гитлера стало еще хуже, будто маленький еврей Джонни Хефткламмерн чувствовал себя недостаточно чужим среди рослых протестантов города Темперанс штата Мэн.

Это даже не было нормальной немецкой фамилией. Дед эмигрировал после Первой Мировой, и, поскольку в той войне тоже воевали с Германией, ему посоветовали переделать фамилию на английский лад, когда он прибудет в Штаты. Предполагалось, что это будет простая замена, вроде превращения Мюллера в Миллера, но голод и бессонные ночи во время ужасного путешествия через океан сделали свое дело. Дедушка Дитрих перепугался жесткого взгляда клерка иммиграционной службы и позабыл все, что хотел сказать. Уставившись на письменный стол, он выпалил первое слово, какое пришло ему в голову.