— Он говорил мне о каком-то другом проклятии. От человека. Он даже сказал мне, от кого…Это отец моего ребенка. Он говорил, что никакого родового проклятия нет. Почему демоны говорят разное? И почему я грязь?..

— Он еще не может знать, кто наложил проклятие, он еще не умеет запрашивать эту информацию.

— Ну я, может, что-то путаю… Мне кажется, он говорил, но я могла забыть… Я блондинка, и у меня плохо с памятью, и с логикой не очень…

— Ты переигрываешь, это выглядит бездарно. Ты лжешь. И тебя окружает ложь. Тебе все лгут — твои мужчины, сын, друзья, коллеги по работе, которые только и ждут случая, чтобы подставить тебя, твои подруги, которые жрут твою энергию, чтобы обстряпать свои личные дела. У тебя огромный запас энергии, прежде всего сексуальной, и они использовали твое поле в личных целях — ты привлекала мужчин, а они забирали их с собой, потому что ты так и не научилась использовать данное тебе оружие. Разве только забавы ради. Ты можешь зарабатывать огромные деньги, а играешь в виртуальные игры и собираешь очки. Ты можешь покорить любого мужчину, а вечно ищешь романтики и любви. Ты не можешь использовать мужчин в личных целях, хотя твой дар рассчитан именно на это. Тебя ненавидят все вокруг — кто-то из страха, другие из зависти, они хотят уничтожить тебя, не понимая, почему их стрелы отлетают.

— Ну это не открытие… Мне всегда завидовали, потому что казалось, что я все получаю даром. Что мне просто везет, в то время когда другие прилагают усилия. Но это не так, я работала день и ночь, когда была журналисткой, работала по нескольку недель без сна и перекуров на выборах, и не только потому, что нужны были деньги — я зарабатывала опыт, связи, могла идти дальше. Мне никогда ничего не давалось просто так. Но я всегда старалась показать, насколько легко у меня все получается…

— Да. Ты чувствовала, с каким трудом тебе все это достается. Будто через тернии проложен твой путь. Ни настоящей любви, ни настоящей удачи, ни денег, которые ты могла бы реально заработать. Ты можешь себе представить, чтобы сделала со своей энергией и жизнеспособностью, если бы не эта «сила трения», этот камень, который ты тащишь всю жизнь? Да, тебе хватало на жизнь, но те, с кем ты начинала, давно ездят на» ягуарах» и имеют недвижимость в Ницце.

— Я не стремилась в Ниццу. Я ставила другие цели. Когда я зарабатывала «шальные» деньги, всегда старалась их отдать тем, кому они в данный момент были нужнее, чем мне…

— Ты что, подаешь нищим?

— Это не нищие, это мои близкие люди, которые не так приспособлены к жизни, как я. Ну и нищим тоже подавала…

— А ты никогда не думала про инвалидов, убогих попрошаек — как они в тридцатиградусный мороз часами стоят на улице? Поставь так тебя или меня — ведь мы сдохнем через неделю от пневмонии! На них проклятие черных! И когда ты им подаешь, они делятся своей кармой с тобой. Им становится легче, а ты теряешь вместе с деньгами что-то очень важное для тебя — любовь, здоровье, удачу. Это их проклятие, их крест, и не надо помогать его нести. Каждый раз, когда ты будешь подавать нищим или бесплатно делать какое-то доброе дело — твой жизненный ресурс, как шагреневая кожа, будет сжиматься, пока не исчезнет совсем.

Он остановился, чтобы отпить глоток остывшего кофе. Я тоже выпила из кружки — должно быть, горький, невкусный, но в этот момент я практически не чувствовала вкуса.

— Мне жаль тебя. В принципе тебе еще можно помочь. Тебе повезло, что ты встретила Дамира. И он привел тебя в МОЙ дом…

Я уже жалела о том, что меня привели в этот дом. Но если так случилось, значит, это действительно имеет какой-то стратегический смысл…

— Ты говорил про сына…

— А теперь слушай. В его окружении есть или появятся мусульмане.

— У него полно таких друзей. И они вхожи в мой дом. Но я знаю эти семьи, это достойные люди…

Его фразы стали совсем короткими, рублеными, а голос похожим на голос телевизионного диктора, делающего репортаж из района, пострадавшего от землетрясения.

— Они заставят его пойти на преступление. Они готовят его к террористическому акту. Это произойдет не сейчас, он еще ребенок, но им нужен мальчик со светлыми волосами и голубыми глазами, который не привлечет внимания. Это будет либо самолет, и новое одиннадцатое сентября, как в Нью-Йорке, или страшный взрыв — может, даже храм Христа Спасителя…

— Нострадамус говорил о белом мужчине, который взорвет Храм, уничтоженный и построенный вновь… Антон, ты хочешь сказать…

Слишком много для меня. Я еще не готова воспринять всю эту информацию. Меня знобит… Но он продолжает:

— Ты умрешь, он останется один, будет искать поддержки, а найдет подставу. Его ждет тюрьма или смерть. Он — конченый человек.

— Антон, это жестоко. Никто не может с точностью предсказать будущее. Дамир мне говорил, что всегда есть альтернатива.

— Это у Дамира есть альтернативы. А у Князя тьмы, который является моим покровителем, есть только Истина.

Зубы стучали от холода, соприкасаясь с остывшей кружкой кофе. Я не знала, как принять его слова. Я ощутила, что буквально означает «не укладывается в голове», когда ты пытаешься понять смысл предложения, разложив его на отдельные слова, а потом пробуешь соединить еще раз, чтобы вместить их смысл. Я делала это по кругу, несколько раз соединяя и расчленяя его фразы на отдельные смысловые конструкции, но ничего не получалось…

— У меня один сын. Я у него одна. Мы не можем потерять друг друга. Я должна его спасти. — Меня клинило от этих попыток осознать услышанное и при этом принять, что всё это наяву, а не в кошмарном сне.

Я мучительно пыталась сориентироваться, откуда он мог получить эту информацию? Про сестру могли сказать в отделе кадров, далее — найти ее работы в Интернете, выступления на конференциях, это открытая информация… Что-то мог «слить» Брусникин. Про то, как строила карьеру, работала на выборах, я много рассказывала Дамиру. Про друзей-мусульман — ну если очень захотеть, расскажет консьержка в подъезде, совершенно бесплатно. Но про разбитое окно не знал НИКТО. Ни Дамир, ни Брусникин, ни отдел кадров… Я начала ощущать какой-то перегруз, как будто в компьютерную программу запустили вирус и система начала «виснуть». Мне надо было вернуть контроль над ситуацией, взять себя в руки, потому что я чисто по-бабьи растерялась. Я даже перестала смотреться в зеркало, которое висело чуть правее от его спины, и контролировать выражение своих глаз. Он произнес аббревиатуру «ФСБ». Там может быть любая информация, все состоят на учете, и не знаю, какие данные они собирают и хранят в своих архивах. Им нужна власть. Но зачем им я? Не слишком ли серьезный ресурс задействован для того, чтобы испугать одинокую и беззащитную женщину? Мое сознание словно прокрутили через мясорубку. Выкинули мои ценности и заменили их чужими установками. Виртуозно, быстро. В меня заселили страх, и он уже пускал корни как растение, которое посадили в слишком тесный горшок. Лопалась оболочка моего сознания…