Ельник на поверхности встретил нас кромешной мглой. Тихое счастье – дремучий полог над головой. Он сомкнулся, как крыша. Но счастье длилось недолго: новый разлом не заставил ждать. Мы отправились по-над пропастью, на запад, ища пригодную переправу. Ныряли, выныривали. Опять продирались на север, оставляя за спиной частоколы бурелома и гущи чернолесья. Я уже привыкла. Тошнота и рвота прочно вписались в повседневность – я их не замечала. Я жива, мы вместе, мы на свободе... Очередной овраг оказался мельче предыдущего, не считая ободранных ногтей, он ничем не запомнился. Другой еще мельче – мы прошли его, не сбавляя скорости, и это не могло не окрылять. Вздыбленный ландшафт начинал принимать нормальные, почти «цивилизованные» очертания. Даже больше – появлялись возвышенности, сначала покатые, затем образующие мелкие кряжики, скальные нагромождения, окруженные деревьями. Мы миновали вереницу пещер – черные провалы под скалами вровень с землей. В одну из них я заглянула, обнаружив извилистый ход в глубь скалы. Это было что-то новенькое – пещеры. Верный признак того, что мы входим в новое урочище – со своими особенностями и сюрпризами. Не хватало еще в спелеологи записаться... Основной сюрприз, впрочем, оказался рукотворным: не успели мы по-настоящему войти в этот мрачноватый, но по-своему привлекательный лес, как на севере разгорелась стрельба...

Мы встали, навострив уши. Стреляли на полном серьезе. Грохот стоял на всю тайгу. Столкнулись, похоже, две небольшие армии.

С ревом пролетел вертолет. Авиационная поддержка – вот оно что... Мы шарахнулись врассыпную, запоздало сообразив, что сверху нас не видно. А стрельба разгорелась нешуточная. Рвались гранаты. Однообразно молотило что-то крупнокалиберное.

– Войну вот бог послал, – глубокомысленно заметил Сташевич. – «АКМ» лупят, один «Абакан»... различаете, мягко и в бешеном темпе? И если не путаю, «Кедры». Нам надо туда, ребята?

– Точно, – вспомнила я. – Там один козел говорил, будто бы некая «Фирма» высадила людей и ожидается порядочная буча...

– Какой козел? – удивилась Невзгода.

– Мертвый...

– А ты где была, Дашок? – спросил Турченко. – За тобой тут, понимаешь, отряд снаряжали, волновались...

– В плену, – вздохнула я.

– Ладно, замяли, – сказал Борька. – Будем считать, что Дарьюшка просто уснула. Вот что, господа марафонцы, предлагаю реальную вещь. Мы никуда не торопимся, верно?

– Абсолютно, – кивнул Турченко.

– У меня свадьба, – вспомнила Невзгода.

– Ничего. Лучше опоздать на свадьбу, чем успеть на похороны. Предлагаю подыскать достойную пещеру и весело перебиться до утра. Война не наша – пусть себе бушует. К рассвету кураж уляжется – пойдем на Ханангу. Верст пятнадцать. За субботу дойдем. Срубим плот; мы ведь смекалистый народец, верно? Доплывем до Магалая – а чего бы не доплыть? – река не горная, по равнине протекает. А там поглядим, как дальше жить.

Стрельба оборвалась. Но Сташевич продолжал держать ладонь у уха, боясь пропустить завершающий этюд.

– Очнись, – толкнул его Турченко.

Сташевич открыл глаза.

– «Кедры» стреляли последними. Парни с вертолетов были вооружены «калашниковыми». Вывод сделать?

– «Кедры» решают всё, – выходя из задумчивости, скаламбурил Турченко. – А может, вернемся, поручик? Плохим парням, кажется, дали по зубам.

– Не факт, – испугался Борька. – А если и так, то кто меня убедит, что давшие им по зубам – отличные парни? Мы никому не верим, правильно?

– Мы даже друг другу не верим, – проворчала я.

– Нет, мы верим друг другу, провокационная ты наша, – Борька пристально посмотрел в мои глаза, как бы осуждая. Но черт меня подери, если он осуждал.

Как я лезла в эту пещеру со своей охапкой хвои – отдельная грустная история, но жизнь она мне скрасила. В то время как другие вертелись и жаловались на боли в ребрах, а потом ползли обратно, за подстилками, я ощущала себя ЧЕЛОВЕКОМ-ПО-НАСТОЯЩЕМУ-ОТДЫХАЮЩИМ.

Убежище – не пещера Али-Бабы (ни пространства, ни золота), но в нем было сухо и относительно свежо. Подожгли сухие таблетки, чтобы осмотреться. И быстренько погасили: незачем кислород окислять. Мы лежали в настоящей пещере. На потолке волдырились наросты, в углах – подозрительные наплывы-изваяния, при наличии воображения принимаемые за сталагмиты; эхо от голосов – дрожащее, с глуховатым каменным оттенком.

– Удостоверение выдано на имя капитана Крупицына Александра Витальевича, Управление спасательных работ особого риска при Министерстве чрезвычайных ситуаций Республики Саха (Якутия), – информировал темноту Турченко.

Борька фыркнул.

– Да у них в банде ни одного якута не было. Вранье.

– Прошу отметить, – продолжал Турченко, – в мае текущего года республиканское Управление СРОР было упразднено. Саперы перешли на баланс к федералам; тушилы, поисковики и прочие спасатели рассосались по соответствующим структурам республиканского министерства – и это правильно: две бухгалтерии, два источника финансирования, вдвое больше воров, а эффект – один, и, кстати, небольшой.

– Вот и я о том же, – буркнул Борька. – Корки липовые или «протухшие». Скорее всего, липовые. На руководящих должностях в СРОР числились исключительно национальные кадры: в среднем звене – большинство, на рядовых ролях – пополам. При Николашине и быть иначе не могло. ФСБ, милиция, МЧС, охрана президента... Да что там говорить.