Под вечер 28 мая лодка заряжала батарею милях в двадцати пяти от норвежского берега. Командир с боцманом Гордием стояли на мостике. Вдруг из-за облаков

[162]

вывалился самолет. Описав над лодкой вираж, он направился к берегу. Боцман не провожал самолет любопытным взглядом, как поступил бы на его месте необстрелянный новичок, а по укоренившейся привычке продолжал осматривать море в своем секторе. И хорошая привычка была вознаграждена. Вдали Гордий рассмотрел какой-то черный предмет, и слова доклада, обгоняя мысль, сорвались с его губ:

— Справа шестьдесят, дистанция тридцать! Товарищ командир, не то торпедный катер, не то рубка подводной лодки, посмотрите!

Приглядевшись, Бондаревич определил, что это, без сомнения, лодочная рубка. Лодка могла принадлежать только врагу.

— Срочное погружение! — приказал он.

Часы показывали 18.22.

Немецкая лодка погрузилась почти одновременно с нашей. Торпедные аппараты на «М-176» были готовы к выстрелу. Но что толку?! Бондаревич не мог позволить себе стрелять не наверняка по невидимой лодке. У него было лишь две торпеды. А на неприятельской средней лодке их могло быть десять штук. Значит, надо выжидать и не подставляться противнику, если тот надумает атаковать. А в том, что враг предпримет атаку, Бондаревич не сомневался. Это предположение и определило первоначальные действия командира. Он приказал погрузиться на сорок метров, а Адамюку, который слышал шум винтов немецкой субмарины, велел докладывать пеленг каждую минуту.

Едва лодка достигла заданной глубины, как Адамюк крикнул, что фашист выпустил две торпеды. Они пронеслись высоко над головой — «М-176» вовремя ушла на сорокаметровую глубину.

Начался небывалый подводный поединок, победить в котором мог только тот командир, у которого крепче нервы.

Маневрируя на трехузловом ходу, меняя курс и глубину, Бондаревич вызывал врага на новую атаку. И в конце концов тот не выдержал: еще две торпеды пробуравили воду.

После этого немецкий командир довольно долго соблюдал осторожность. Он тоже маневрировал, то ли выбирая удобную позицию для залпа, то ли надеясь, что

[163]

наша лодка не выдержит и всплывет. Время тянулось медленно. Прошел час. Дышать становилось все труднее. Но люди не замечали этого. Никогда они еще не были так близки к смерти. Но это рождало не страх, а величайшую собранность. Все внимание было поглощено одним: на лету схватить команду и молниеносно выполнить ее. В том, что команда эта будет единственно правильной, никто не сомневался. В Бондаревича моряки верили вообще, а сейчас — тем более.

Старшина 2-й статьи Адамюк монотонно докладывал пеленги. И вдруг:

— Пятая торпеда! Шестая!

«Ага, прорвало», — удовлетворенно подумал Бондаревич. В этот момент он представил себе немецкого командира, который также выслушивает доклады своего акустика и еле сдерживает бешенство против вражеской лодки, которая остается неуязвимой и подозрительно долго не применяет свое оружие. Но одним своим присутствием она угрожает, вносит смятение в душу…

Несколько раз и у Бондаревича было сильное искушение выпустить хотя бы одну из торпед — казалось, попадет. А не попадет, так припугнет и раззадорит врага на очередной выстрел. Но он сдерживал себя.

— Седьмая… Восьмая… — продолжил счет Адамюк. И наконец долгожданное:

— Десятая!

Это означало, что враг израсходовал весь боекомплект.

Бондаревич рукавом вытер пот со лба. Шел четвертый час с начала поединка.

— Подводная лодка всплывает!

Привычно глянув на часы, Бондаревич отметил про себя: 21.48 и подумал: «Наверное, немец решил, что у нас нет торпед». Он приказал всплывать под перископ. В 21 час 50 минут он увидел в окуляре лодку. Курсовой угол для атаки был выгоден, дистанция не превышала восьми кабельтовых. И он тут же скомандовал торпедистам, у которых давно все было «на товсь»:

— Аппараты, пли!

Через минуту и шесть секунд все в лодке услышали мощный взрыв. Адамюк, понятно, слышал больше: бурление воздуха и какие-то странные шумы.

Вражеской лодки на поверхности не было. Не было

[164]

слышно и шума ее винтов. Только воздух продолжал бурлить. Но через пятнадцать минут и этот звук прекратился.

Так закончилась эта подводная дуэль — дуэль нервов. Нервы и мастерство советского командира победили. Мы все гордились Бондаревичем и его экипажем, хорошо понимая, как трудно было победить нашим подводникам опытного, опасного и более сильного врага. И сейчас, когда на базе современной техники идея использования подводных лодок против лодок же нашла повсеместное признание, не лишне вспомнить этот двадцатилетней давности бой. Такие бои и закладывали фундамент тактики будущего.

Наверное, одно из самых ярких чувств, которые дано испытать человеку, — это чувство учителя, подготовившего ученика к самостоятельному плаванию по житейскому морю. Хотя я никогда и не был педагогом в профессиональном значении этого слова, учительские чувства мне хорошо понятны. В работе командира и учителя масса схожих сторон. А командирскому труду я отдал многие годы своей жизни. Мне приходилось выпускать учеников не в фигуральное житейское плавание, а в самое настоящее самостоятельное плавание по самому настоящему соленому морю.