Такой вот скрытный юноша, Витя. Отомстил ему Виталик довольно подло. Из армии Витя писал Лиле (см. по-прежнему ниже). У солдата тяжелая служба, сообщал он, так нужна ему девичья дружба. И присылал множество стихов собственного изготовления. Виталик сочинял на них едкие пародии, и Лиля отсылала их обратно, от своего имени. Вернувшись из армии, Витя собрал у себя друзей по службе и кое-кого из одноклассников. Выпили за дембель, еще раз за дембель, за подруг дождавшихся, помянули не дождавшихся — чтоб им, а потом густой струей пошла Витина поэзия. Через много лет, пытаясь собрать одноклассников, Виталик позвонил Вите и узнал, что тот уже три года как умер.

Володя Рассказов, складный такой, аккуратный, спокойный, в себе уверенный. И на гитаре он играл, и песни пел проникновенным баритоном. В рано развившейся завистливости Виталика он сыграл свою роль. На нем очень ладно сидела одежда, брюки легким изломом ложились на изящные чешские туфли — такие, за триста пятьдесят, для Виталика оставались мечтой до выпускного вечера. В каком-то школьном походе Володя за несколько минут научил его танцевать, да не что-нибудь, а танго — сама понимать, как это было важно. И в науках преуспел. К выпускным экзаменам они готовились вместе, то у Володи, то у Виталика. В его квартире — отдельной! — висела картина, Дюймовочка в чашечке цветка. Работа отца, красивого отставного полковника. Мама, всегда элегантная, надушенная, — в родительском комитете. Старшая сестра — студентка: Виталик запомнил очень сладкий поцелуй, но напрочь забыл, при каких обстоятельствах. И сдали они оба неплохо, получили по серебряной медали.

Пару раз они встречались, доцент МАИ, по-прежнему гитара и «Клен ты мой опавший». Уверенность, успешность, устремленность к солидной цели. Лет тридцать спустя звонок. «Телефон твой дала Лиля. У меня беда, у жены рак груди, очень нужны деньги, сам понимаешь». — «Еще как понимаю». — «Долларов двести, на две-три недели». — «Конечно, конечно». — «Я не смогу приехать сам, приедет сын. Ты не пугайся, он десантник, вид у него такой».

Приехал, копия Володи, но в четыре раза шире. Очень вежливый. Заверил, не позже, чем через…

Прошел год. Володя позвонил. Очень виноват. Непременно отдам. Не дашь ли еще двести?

Не дал.

Так вот, Лиля. Обворожила АНК, отчима, когда пришла к Виталику на день рождения. И ножка-то маленькая, и танцует правильно, и скромная. Как-то, уже после школы, сгоряча, Виталик пообещал Лиле жениться, если ей понадобится штамп в паспорте для распределения в Москве. И вот она звонит и спрашивает: готов выполнить обещание? А он — в кусты. И заблеял: мол, по-настоящему собираюсь жениться и как же теперь быть, не знаю. Тогда она с легкой грустью: успокойся, говорит, я обошлась. Проверить тебя хотела. Вот и проверила. А жаль, я лучше о тебе думала.

Забавная была у них дружба. Какой-то сюрреализм в Таллине, в общежитии студентов. Надо же, адрес запомнил: улица Маяка-Пыйк, 5. Лиля была там на практике, а он приехал к ней в гости. Когда она уже возвращалась в Москву, а Виталику надо было дождаться своего поезда, который уходил через сутки, он остался ночевать на этой Пыйк в обществе девиц и парней, которые всю ночь сотрясали кровати, урча и повизгивая, а утром завтракали — каждая пара отдельно, тревожно следя, чтобы никто не спер чужой кусок. А еще Лиля успела показать ему эстонскую экзотику в виде пяти сортов творога, наличествующих в каждом гастрономе, густо понатыканных «кофиков», молочных забегаловок «пиима саале», где подавали взбитые сливки, и ресторанов с европейским шиком, в которых официанты в перчатках, наливая в бокал вино, держали левую руку за спиной, а спички, как утверждала Лиля, приносили непременно на блюдечке, причем одна высовывалась из коробка на манер пулеметного ствола. Они даже пили кофе и ели мороженое в одном из таких восхитительных заведений — то ли «Виру», то ли «Кяну кук», — и Виталик небрежным, как ему казалось, жестом показал официанту на свою незажженную сигарету. Тот подошел сразу, но теорию о блюдце и пулеметном стволе подтвердить не удалось, поскольку официант просто вынул коробок из кармана, чиркнул спичкой и поднес ее к Виталиковой сигарете.

Валя Осокина, прямая спина гимназистки, прижать во время танца — ни-ни, так и осталась в стороне от бурных событий школьной любовной жизни. А с фотоовала смотрит так нежно, беззащитно, притягательно.

Еще с выпускной фотографии на Виталика устремлен взгляд симпатичного хомячка. Это Лера, в те времена вовсе хомячка не напоминавшая, с красивыми, чуть косолапо поставленными ногами и туповатым взглядом. В силу какой-то химии именно она вызывала у прыщавой братии бурную реакцию, то бишь эрекцию, на уроках физкультуры. Красавица Валя — нет, а Лера — да, да, да. Ее и тискал, а потом, по его словам, «завалил», по его же словам, — на сене (где уж он раздобыл сено?) — Игорь Новинский, сам на фотографии отсутствующий. Видимо, ушел из школы до выпуска. Парень очень утонченный. Как выяснилось впоследствии из уже взрослых разговоров, вызывал он такую же реакцию у одноклассниц, как Лера у одноклассников. Но вряд ли на физре — худосочный и вялый, расслабленный, он скорее напоминал Печорина. Умен и ироничен. Ехиден и высокомерен. И слово «философические» в применении к письмам Чаадаева произносил так же небрежно, как матерщину.

А Галка? Он забыл ее фамилию, но тело! Взрослой гимнастки, упругое и всегда чуть-чуть пахнувшее потом. Виталик встретит ее снова уже во студенчестве и проведет содержательную неделю в ежедневных поисках «хаты», после чего она ухлестает куда-то с более эффектным парнем из юридического. А в школе он робко поднес ей к Восьмому марта фаянсовую свинку в сопровождении стихов, где самыми удачными строчками были «вот тебе, милый Галчонок, маленький поросенок». Далее шли рекомендации — чем следовало поросенка кормить…

И через пятьдесят лет он помнит их всех: атлетичного и угреватого Славу Никольского — на фото совершенный красавец в стиле белокурой бестии, а живьем был совсем незаметен; Славу же Степанова, бегуна номер один, вполне продвинутого стиляги, вскоре после школы севшего то ли за фарцу, то ли за изнасилование; Володю Сергушина — единственного, кто мог достать лбом до колен, причем своих, чем и прославился, да еще свистел хорошо — «абаделиделидела» из фильма «Стрекоза». Год-другой учился с ним Аркаша Пекарский, рыхлый эрудит, знающий все, а запомнившийся тремя эпизодами: Аркаша переодевается к физкультуре и обнаруживает кальсоны под форменными брюками — издевательский шум; Аркаша на уроке истории подробнейше описывает битву при Пуатье (или Креси?), упирая на особую роль генуэзской пехоты; Аркаша берет у Виталика почитать «Янки при дворе короля Артура» — читает до сих пор. Толстуха Таня Елейная, объект жестоких насмешек, Виталик — сострадательная душа — ее жалел, но ей, как теперь представляется, все это было совершенно безразлично. Неля Помазанова — подавленная страсть в глазах, особой формы икры (резко очерченный мускул, словно и правда мышь шевелится под кожей) и тонкие лодыжки породистой лошади… Хватит на этом, пожалуй. Вот разве еще Таня Рудзак….