В круге пятом, где вязнут в болоте гневные, Виталик наконец усмотрел проблеск справедливого воздаяния. И впрямь удачная мысль: согнать всех хамов в одно место, где каждый может хорошо постоять за себя. Рви друг друга в клочья ко всеобщему удовольствию. Но дальше — зрелище, ранящее сердце. В огненных могилах шестого круга пылают еретики и атеисты. Среди них Эпикур. А скольким предстоит туда попасть!

Богатейшая коллекция мучеников собрана в круге седьмом. Как понял Виталик, сюда согнали разного рода насильников. Чтобы навести в этой зоне относительный порядок, пришлось растащить постояльцев по разным поясам. Кто там варится в кровавом кипятке? Так это ж Александр Македонский собственной персоной. Дионисий Сиракузский, злобный тиран. Поделом. Бич Божий Аттила, опустошитель Европы, — туда его. Секст Тарквиний, что вырезал целый город и довел до самоубийства несчастную Лукрецию. В тот же красный бульон швырнул бы Данте многие сотни мерзавцев, в коронах и без, с большим усердием вершивших насилие над ближним. А рядом, в соседнем околотке, томятся превращенные в сухие деревья насильники над собою — самоубийцы. Быть может, та же Лукреция. Увы! Тяготы жизни, потеря любимых, угрызения совести толкают наименее толстокожих из рода человеческого к страшному решению в отчаянной надежде на покой. Сострадания заслуживают они, не кары! Эх, Алигьери… В третьем, последнем, поясе — насильники над Божеством. Вид наказания — экспозиция обнаженного грешника огненному дождю. За богохульство! Не мелочно ли со стороны Всеблагого, Всемогущего, Всевсякого?

Чем глубже спускается Виталик, тем тяжелее, по мысли Данте, грех.

В круге восьмом казнятся обманщики — это что же, обман гнуснее насилия? Здравый смысл восстает: Виталику ведь тоже ворюга милей кровопийцы. Обманщики распиханы по рвам и траншеям. Обольстителей и сводников бичуют бесы. Туда каким-то чудом попал Ясон, который, как показало углубленное изучение его жизненного пути, до встречи с Медеей обольстил лемносскую царицу Гипсипилу. Мелькают щели с льстецами, влипшими в зловонный кал, продавцами церковных должностей, чьи пятки прижигают черти, прорицателями — скрученными и пораженными немотой. Наказали последних остроумно: повернули лицом к собственной спине и лишили речи. Дескать, непостижимо будущее. Долой прогноз. А вот изо рва ползет запах бора в знойный июльский полдень. То мздоимцы плавают в кипящей смоле. В свинцовых мантиях плетутся лицемеры, топча распятого тремя колами главного из них — Каиафу. Почему причтен сей клирик к лицемерам? Разве не верил он вполне искренно, что смерть Иисуса убережет от гнева римлян весь народ иудейский? Однако — дальше, дальше спешит Виталик, поспевая за парой гениев. Вот Одиссей и Диомед, заключенные в огненные оболочки, — приговор военной хитрости. Долой разведку, да и всю «науку побеждать». В толпе клеветников, которых треплет лихорадка, раздувает водянка, мучит чесотка, мелькнула обезумевшая от страсти жена Потифара, возведшая напраслину на Иосифа и тем, по капризному решению судьбы, обеспечившая его взлет к славе. В искромсанном теле с зияющим нутром (казнь для зачинщиков раздора) Виталик узнает Магомета — и теряется… Эк хватил Данте! Самого Магомета в ад определил… М-да, политкорректности ни на грош.

И вот они в последнем, девятом, круге, где собраны предатели всякого разбора. Трудно не согласиться, что предательство являет собой довольно мерзкую сферу в богатой гадостями практике человеческих отношений. Обмануть доверившегося — за это положено вмерзание в лед по шею. Но сколь различными оказываются люди, объединенные таким приговором. Вот четверо, о которых Виталик хоть что-то слышал. Ганелон, погубивший Роланда, — с ним все ясно. Типичный предатель военного типа, одна из гнуснейших разновидностей. Не принуждаемый к измене ни пытками, ни угрозами, ведомый одною злобой и завистью. Там ему, в ледяной глыбе, и место. А вот три самых, по мнению правоверного католика и почитателя власти, страшных грешника, терзаемых Люцифером: Брут, Кассий, Иуда. Тут мы, решил Виталик, воспитанный во вполне советской традиции, вступаем в сложные отношения с историей. Брут и Кассий — убийцы? Да. В позднейшей терминологии — террористы? Пожалуй. Но и — тираноборцы. Как тут быть с Якушкиным, который «казалось, молча обнажал цареубийственный кинжал»? С Каховским, застрелившим генерала Милорадовича? Каракозовым? Желябовым? Перовской? Много лет спустя изрядно постаревший Виталик уже был склонен считать их злодеями, а в те далекие времена его неразвитый ум в сговоре с еще менее развитой душой чуть ли не приветствовал все эти «убийства с благими намерениями».

С Иудой еще сложнее. От Иуды как символа предательства Виталик смело и холодно отворачивался. Но символ не страдает в преисподней. Там его муки просто обозначены. Иное — Иуда-человек. Молодой фанатичный парень из маленького галилейского городка, глубоко верующий в загробное воздаяние каждому по делам его. И открывающий Иисусу двери в вечное блаженство после короткого страдания, а себя обрекающий на вечные же страшные муки. Абсурдно полагать, что предательство Иуды объясняется жадностью. Да он мог просто уйти с общинной кассой, положив в карман куда больше тридцати сребреников. Вот и приходится задуматься, кто, собственно, искупает вину рода человеческого — учитель или ученик? Похоже, Виталик позаимствовал эту мысль у Борхеса, но забыл об источнике и принял за собственную.

Однако пора вернуться.

И все же, все же, все же. «Быв же спрошен фарисеями, когда придет Царствие Божие, отвечал им: не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: “вот, оно здесь”, или: “вот, там”. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть». Книга, где такое написано, может себе позволить обойтись без юмора, думал Виталик. Да и толкователи этой книги не всегда слишком строги. «Возлюби Бога и поступай как хочешь», — предлагал Блаженный Августин.

Но настораживающие моменты множились. Он, скажем, был твердо убежден в нравственном превосходстве трудолюбивой Марфы перед Марией. «Дети Марфы», как определил этих тружеников Киплинг, вызывали его участие, и унижение этой женщины отвращало от приятия каждого слова Писания за непреложную истину. Здравый смысл восставал. Тот же здравый смысл и опыт жизни говорили: разве не следует думать о благополучии семьи, детей? Неужто разумная расчетливость дурна? А эти-то в одну дуду: «Не тужи о завтрашнем дне… Кто имеет хлеб в корзине и вопрошает: “Что буду я есть завтра?” — тот принадлежит к маловерным». И это пишут рассудительные евреи в Талмуде! И евангелические птицы как образец для подражанья… Нет, все это не убеждало Виталика. Но, парадоксально, здравый же смысл подталкивал к признанию Верховного Существа: вот обнаружил Эйлер, что Е ni = — 1, ну и как же такое может быть? Неужто без Бога обошлось? Или, если попроще, как без высших сил могло возникнуть такое:

И в то же время — разве верховному существу, творцу подобных чудес красоты, нужны рабы? Это ж унизительно — принимать знаки преданности, облеченные в раболепную форму Или «рабы Божьи» — порождение церковной ритуальной лексики? Иерарх, моющий ноги нищему, — этот символ Виталик принимал, а вот целование рук, туфель и проч. у священников… Коли связь с Богом осуществляется устремлением души к свету, истине и добру, а не движением рук, не изгибанием поясничного отдела позвоночника, не посредством бормотаний, завываний, восклицаний, притоптываний, приплясываний, раздирания одежд и, напротив, облачения в одежды, предписанные уставом (рясы, сутаны, клобуки, талесы, штраймлы, лапсердаки, ермолки, куфии, хиджабы — нужное подчеркнуть), и не постами и унылым воздержанием от природой даруемых наслаждений — то зачем весь этот театр, маскарад, пантомима? К чему похожий на нерест лосося и похороны Сталина хадж? Для чего эта армия профессиональных посредников, которые уже знают, что есть добро и что есть истина, и абсолютно уверены, что их коллеги из соседнего департамента ведут свою паству пагубным путем, ибо их молитвенный балахон застегивается не на ту сторону?

При этом чтение Библии, как выяснил Виталик, может принести немалую практическую пользу, в том числе, по утверждению одного британского офицера, и в военном деле. На дворе 1918 год. Палестина. Английские войска готовятся к атаке на турок под деревней Михмас. Майору Вивиану Джильберту не спится, и он наугад раскрывает Ветхий Завет. Первая Книга Царств, глава четырнадцатая, стих четвертый и далее: «Между переходами, по которым Ионафан искал пробраться к отряду Филистимскому, была острая скала с одной стороны и острая скала с другой; имя одной Боцец, а имя другой Сене. Одна скала выдавалась с севера к Михмасу, другая с юга к Гиве. И сказал Ионафан слуге оруженосцу своему: ступай, перейдем к отряду этих необрезанных; может быть, Господь поможет нам… Вот, мы перейдем к этим людям, и станем на виду у них… Когда оба они стали на виду у отряда Филистимского, то Филистимляне сказали: вот, Евреи выходят из ущелий…» Ну и далее эти двое (с помощью Господа) порубали в капусту вдесятеро больше врагов и обратили их в бегство, а Саул (первый царь израильский и отец геройского Ионафана, если кто забыл) возблагодарил Бога и с основными силами двинулся вперед, когда все уже, по сути дела, было закончено. Майору Джильберту, ясное дело, стало не до сна. Он аж подпрыгнул на койке и помчался к командиру: вот мол, как этот Михмас уже брали евреи две тыщи лет назад. Применив тактику Ионафана, малый отряд англичан прошел между острыми скалами, после чего турки решили, что окружены, и сдали деревню. Можно, конечно, спросить, где тут Божий промысел? А кто для майора открыл Библию на нужной странице?

Нашел Виталик и пример, очень трогательный, благого вмешательства веры в военные действия во время той же Первой мировой. Сочельник 1914 года, позиции немецких войск под бельгийским городком Ипр. Затеплив свечки, прилепленные к веткам, солдаты поют Noel, рождественскую песню, сочиненную за сотню лет до этого в городке Оберндорфе близ Зальцбурга местным органистом Францем Ксавером Грубером и пастором Йозефом Мором: