Шрифт:
Думая об экономической политике, нельзя забывать, что ВТО – всего лишь инструмент, которым транснациональные корпорации взламывали и обеспечивали для себя внешние рынки. Сейчас, в условиях экономической депрессии, действительно наступает эпоха протекционизма. Но не отдельных стран, а целых макрорегионов.
Есть у вас 500 миллионов человек населения – вы макрорегион. Россия может обеспечить свою целостность, сохранение глобальной конкурентоспособности только за счет технологического рывка. В этом отношении Путин и Медведев абсолютно правы. Просто о технологическом рывке недостаточно говорить: его нужно еще и делать. Если мы осуществим этот рывок, то с нашим потенциальным рынком емкостью, если считать со странами СНГ, около 200 млн человек, мы сможем оказаться равными обычным рынкам с емкостью 500 млн. Наша задача – увеличить качество используемых технологий так, чтобы качеством использующего их населения компенсировать его количество, недостающее нам до возможности стать самостоятельным макрорегионом, самостоятельным субъектом глобальной конкуренции.
Другими макрорегионами будут Большой Китай со значительной частью Юго-Восточной Азии, НАФТА (США – Канада – Мексика), Евросоюз – и, вероятно, некоторые другие.
Мы можем стать макрорегионом, но в рамках ВТО это будет значительно труднее, чем в рамках Единого экономического пространства. Именно поэтому – и прежде всего поэтому – Запад действительно может сейчас пустить Россию в ВТО.
Впрочем, скорее всего, этого не произойдет: развитые страны слишком озабочены судьбой своих собственных интеграционных структур – в первую очередь Евросоюза. В ближайшие годы им может просто оказаться не до России и даже не до ВТО, ибо задача сохранения Евросоюза по мере своего обострения способна полностью затмить и вытеснить из западного управленческого сознания задачу расширения ВТО.
Исчерпание евроинтеграции: перед прыжком проверьте, есть ли вода в бассейне
В России практически отсутствует спокойный и взвешенный анализ евроинтеграции: обычно мы имеем ознакомительное описание передового европейского опыта (с отдельными, временными, кое-где еще имеющимися недостатками), либо, как противовес, – жесткие нападки со смакованием неудач. В одном случае беспристрастный анализ воспринимается как кощунство, в другом – как потакание стратегическому конкуренту. И то и другое идеологизировано и политизировано, что мешает анализу.
Между тем необходимо широкое и беспристрастное изучение европейского опыта последних 20 лет, чтобы выяснить, что получилось, какие надежды и почему не оправдались. Надеюсь, сегодня мы начинаем эту работу.
После символического падения Берлинской стены прошло более двадцати лет. Более половины времени, которое Моисей, по библейской легенде, водил евреев по пустыне, – достойный срок для подведения хотя бы предварительных итогов. Значительная часть надежд на «возвращение Восточной Европы в Европу» не оправдалась – и пора понимать, почему. С другой стороны, все надежды двадцатилетней давности, которые могли реализоваться, уже воплощены в жизнь – и нам, как соседям не только в географическом и хозяйственном, но и в культурном смысле, важно понимать, что произойдет дальше.
Наши проблемы значительно глубже европейских, но Европа, как обычно, будет оказывать сильнейшее влияние на пути их развития и решения.
России это нужно не только потому, что Евросоюз, наряду с США и Китаем, – один из трех мировых «центров силы» и наш крупнейший торговый партнер. Но нам важнее, чтобы с ним было чем торговать (а сейчас грузоперевозки переориентируются на занятую работой, а не нравоучениями Юго-Восточную Азию). Нам важно понимать, будет ли неприязнь к России оставаться в Восточной Европе ключевым критерием демократизма и будет ли Польша считать себя, когда ей придется выбирать, 27-м членом Евросоюза или 51-м штатом США [16] .
16
США состоят из 50 штатов и федерального округа Колумбия, который, вопреки распространенному мнению, полноценным штатом не является и поэтому не должен включаться в их число.
Более важно, что в России жива идея Европы как средоточия, квинтэссенции цивилизованности и демократии, как высшего выражения «свободы, равенства и братства». Россия вот уже двадцать лет живет в условиях катастрофы, именуемой «либеральными реформами». При быстрой варваризации мы отчаянно нуждаемся в том, чтобы нашему стремлению к цивилизованности и культуре было на что опереться не только в прошлом, в воспоминаниях о Советском Союзе, но и в настоящем, в Европе, но вместо казавшихся незыблемыми европейских ценностей все чаще опираемся на воздух.
Европа со времен Древнего Рима и Карла Великого пережила много интеграционных проектов, и значение Евросоюза – не столько в его актуальности, сколько в гуманности: прошлый общеевропейский проект был реализован Гитлером.
Европа нужна России именно как символ гуманности, самим своим существованием в этом качестве обеспечивающий ее своеобразную прививку, – и неспособность выполнять эту функцию требует углубленного изучения как еще одна угроза нашей цивилизации.
Между тем европейская интеграция и расширение Евросоюза способствовали не решению, но усугублению его проблем.
Несмотря на безусловно достигнутые успехи, в своем прежнем виде европейский проект, насколько можно судить, закончился.
Ключевая проблема Евросоюза – глубочайшая внутренняя дифференциация, связанная не только с уровнем развития экономик, но и с разностью культур. Даже французы и немцы по– разному реагируют на одни и те же управленческие воздействия, а ведь в 2004 году единая Европа расширилась и вовсе за пределы своих культурных границ.
Евроинтеграция идет, по сути, с конца 1980-х – но Восточная Европа так и осталась больше «Восточной», чем «Европой».