31 января я побывал на открытии первого в СССР McDonald’s — на Пушкинской площади, напротив новой рекламы Coca-Cola. Это событие как никакое другое иллюстрировало жажду ко всему западному, которую испытывали граждане стран советского блока . Тысячи людей ждали часами на холоде, чтобы попасть внутрь. За первый день ресторан обслужил 30 тысяч человек — рекорд для McDonald’s, — и лихорадка никак не спадала. Даже спустя несколько лет в очереди бывало по пять тысяч человек, невзирая на погоду.

Произошел огромный прорыв не только для McDonald’s и Coca-Cola, но для всех западных компаний. Все это чудесным образом организовал топ-менеджер McDonald’s из Канады Джордж Кохон после случайной встречи с советскими чиновниками во время Олимпиады в Монреале в 1976 году.

Благодаря достижениям Кохона иностранцам впервые разрешили останавливаться в «Президент-отеле». По западным стандартам это был средний отель — но большой шаг вперед по сравнению с тем убогим заведением, где я останавливался в прошлый раз.

На каждом этаже сидела женщина, выдававшая ключи от номеров и записывавшая время прихода и ухода гостей. В конце коридора находилась комната; иногда, в приоткрытую дверь там можно было увидеть человека в наушниках, который, очевидно, прослушивал, что происходит в номерах. Если вы хотели поговорить о чем-то действительно важном, приходилось прогуливаться в парке.

Компания McDonald’s организовала осмотр своего нового завода, который поставлял продукты в новый ресторан. Вилли Ван Ойпен, региональный менеджер Coca-Cola в СССР, арендовал длинный лимузин, чтобы отвезти туда руководство Coca-Cola, в том числе президента компании Дона Кио. Демонстративное расточительство, которое выставило бы нас в неловком виде перед одним из крупнейших клиентов, McDonald’s. Искать другую машину времени не было, так что мы остановили лимузин в двух кварталах от места назначения, чтобы его никто не увидел, и побрели сквозь снег к заводу.

Тем же вечером в Кремле состоялся большой праздничный ужин, показ мод и выступление Кремлевского оркестра. Я сидел за столом с Доном Кио и другими топ-менеджерами, когда ко мне подошел сын Джорджа Кохона Крейг, работавший в Атланте, в подразделении Coca-Cola, которое занималось продажей в рестораны и кафе. Он подцепил одну из русских моделей, рассказав ей, что он американский киномагнат, и попросил меня подыграть ему. Я согласился, и пока мы болтали с моделями, оркестр грянул версию A Hard Day’s Night. Вы в Кремле. Играет музыка Beatles. Нужно танцевать. Крейг схватил одну модель, я другую, и мы принялись танцевать. Танцуем, веселимся, и вдруг я поднимаю глаза и вижу красивую блондинку, которая машет мне. Это была моя жена. Я виновато помахал ей в ответ.

После ужина мы с Памелой спустились в бар отеля, где уже сидели девушки-модели, члены московского городского совета, Дон Кио и другие.

Памела сдалась около часу ночи. Я продержался до 2.30. Где-то у меня есть фотография, на которой запечатлены Дон, я, Крейг Кохон, его брат и русские модели. Все мы на ней выглядим весьма изможденными. Но куда важнее было то, что отношения с Советским Союзом улучшились. Мы веселились в гостинице, где прежде могли останавливаться только советские высокопоставленные чиновники и где наши туристические гиды никогда не бывали. Открытие первого McDonald’s и появление неоновой рекламы Coca-Cola на Пушкинской площади стали предвестниками новых, лучших дней.

Мне нужно было быстро обучиться выживанию в ходе старого советского делового ритуала с непременным употреблением огромного количества водки. Сначала тост произносит кто-то другой, и вам нужно хлопнуть стопку водки. Потом тост произносите вы, и так продолжается с десяток раз, а то и больше. Кажется, идея в том, чтобы напоить вас до такой степени, чтобы вы сделали какую-нибудь глупость. Питье могло происходить в любое время дня и ночи. На следующий день после открытия McDonald’s Дон Кио и я встречались в Кремле с министром внешней торговли. Было 7.30 утра. «Нужно поднять тост», — сказал министр, доставая из ящика стола коньяк, чтобы выпить несколько рюмок перед завтраком.

Я разработал механизм выживания. Все остальные запивали тосты водой. Я же просил подать мне еще и Coca-Cola. Я выпивал первые две стопки обычным образом. А дальше — выплевывал большую часть водки в бокал с водой, запивая водку колой, чтобы все выглядело нормально. В итоге я по сравнению с другими выпивал меньше половины того, что наливалось. Помню, как один русский отвесил мне комплимент: «Ты по-настоящему пьешь водку. Силен!»

Советский Союз медленно приспосабливался к капитализму, но в странах Восточной Европы прогресс шел быстрее. Просто чудом оказалась Румыния — девственная земля и для Coca-Cola, и для Pepsi. Всего через два месяца после свержения президента-коммуниста Николае Чаушеску — в феврале 1990 года — на стол Роберто Гойзуеты легло письмо от Яна Стаминичи, который управлял двумя государственными разливочными заводами в Румынии и хотел получить франшизу Coca-Cola. Письмо передали мне, а я направил его Мухтару Кенту, заместителю президента подразделения в Эссене (Германия). Мы организовали встречу со Стаминичи, и она произвела сильное впечатление. Стаминичи никогда не прогибался под Чаушеску и все же смог выжить. Хотя заводы под его управлением были старыми, оборудование — реально изношенным и выпускали они только напитки с ароматизаторами, не колу, у нас возникла возможность первыми войти в дверь. Георг Фляйшер и я подготовили презентацию для Дона Кио, предлагая инвестировать в совместное предприятие $8,5 млн и доказывая, что это скромная сумма с учетом того, что мы первыми ступим на землю европейской страны с населением 20 миллионов человек. Дон застучал кулаками по столу — это с ним случалось.