Кассандр решил действовать решительно, прибегнуть к самому ужасному средству. Он послал правителю Амфиполя, верному Главкию, следующий приказ: «Умертви тайно мальчика и его мать! Зарой их тела! Не говори никому о содеянном!»

Несколько месяцев юный царь и его мать не покидали своих мрачных, сырых покоев. Им было запрещено выходить даже во двор крепости. Лицо мальчика приняло тот оттенок, который свойственен неизлечимому телесному недугу, подтачивающему организм. Ни Александр, ни Роксана не хотели больше никого видеть, ни с кем говорить.

Главкий часто навещал их. И каждый раз при его появлении несчастный подросток дрожал всем телом, как будто внезапно пробужденный от сна страшным видением.

Роксана прекрасно понимала, какая участь ждет её и Александра с того часа, когда непримиримый враг её мужа убил Олимпиаду. Когда она играла с сыном, невинным мальчиком, или слышала его редкий смех, болезненно сжималось её сердце, никогда прежде не знавшее чувства жалости и сострадания. Она была уверена, что ей нечего ждать пощады от бессердечного врага, прекрасно понимала, что Кассандр затаил непримиримую ненависть к царскому роду её великого мужа, и поэтому, подавив гнев, переполнявший её сердце, безропотно покорилась своей судьбе со смирением отчаяния. Ей и в голову не приходило молить о пощаде, даже ради сына, её сердце не допускало мысли о подобном унижении.

Получив приказ Кассандра, Главкий решил не медлить и в этот же день исполнить приговор.

В полночь трое мужчин бесшумно поднялись по каменной лестнице, ведущей в покои юного царя и его матери.

Один из них освещал факелом путь Главкию, который нес в руках кинжал, и его телохранителю, держащему наготове меч.

Главкий шел быстрыми шагами, торопился, чувство дикой радости наполняло его жестокое сердце. Всё меньше и меньше становилось расстояние, отделявшее его от места, где томилась Роксана с сыном.

Мать и сын, измученные неизвестностью, спали тревожным сном. Но к счастью для них не успели пробудиться.

Ночные палачи остановились сначала перед ложем спящего наследника македонского престола.

Главкий лично с силой пронзил кинжалом грудь ребенка.

Кроткая улыбка застыла на губах несчастной жертвы.

Покончив с юным царем, Главкий, верный своему могущественному покровителю, произнес со злобной усмешкой:

– Давно пора было отправить тебя в царство Аида.

Едва Главкий приблизился к ложу Роксаны, она открыла глаза. Не сопротивляясь, подставила грудь убийце, успев только прошептать:

– Это Статира отомстила мне за свою гибель!..

Когда злодеяние было завершено, Главкий приказал двум своим сопровождающим:

– Тела заколотить в ящик и бросить в колодец. Колодец засыпать.

В ту же ночь приказание Главкия было приведено в исполнение.

К утру внушающее суеверный страх багровое облако повисло над крепостью в Амфиполе.

Случившееся держалось в строжайшей тайне, а когда огласилось, – то встретило лишь бесплодные сожаления.

Апама, жена Селевка, прибывшая в Египет с мужем и маленьким Антиохом, вместе с сыном, Эвридикой и Птолемеем младшим, ровесником Антиоха, вышли в сад и оказались среди гранатовых деревьев, прекрасных смоковниц и финиковых пальм. На небольшой насыпи полускрытая деревьями виднелась изящно расписанная беседка, обращенная к морю. Рядом с беседкой раскинулся небольшой бассейн, в котором среди цветов лотоса плавала игрушечная деревянная триера, подаренная накануне сыну Птолемеем. Это был настоящий военный корабль. Палуба была заполнена игрушечными воинами, вооруженными крошечными луками и копьями. Это был прекрасный подарок к шестому дню рождения сына.

Мальчики с криками восторга поспешили к бассейну.

Женщины не спеша направились ко входу в беседку, который по обе стороны украшали красные колонны, открытой со стороны моря.

Это был изысканный уголок, откуда можно было наслаждаться созерцанием моря и красотами сада, вести беседы или просто отдыхать в одиночестве или вдвоем.

Белые стены были покрыты красочно-нарядными росписями, услаждающими взгляд: гирляндами из виноградных листьев, красного мака, цветов лотоса, вереницами белых гусей, зеленоглазой кошкой, затаившейся в зарослях камыша, танцующими журавлями.

Апама, любуясь росписями на стенах беседки, невольно улыбнувшись, воскликнула:

– Какая чудесная кошка!.. Как живая!.. А величавые журавли!.. Очень красиво!..

Женщины удобно расположились на изящной скамейке из черного дерева и слоновой кости, покрытой шкурами леопардов.

Апама и Эвридика некоторое время сидели молча, с наслаждением вдыхали изысканный аромат драгоценных благовоний, которые тлели в бронзовых курильницах, и наблюдали за играющими около бассейна сыновьями.