– Девочка… как и хотела Эвридика, – подумал Птолемей!

На столе у ложа повитухи и лекари занялись обмыванием ребенка, казалось, совершенно забыв о матери, которая лежала с закрытыми глазами, словно неживая, а лицо её заливала мраморная бледность. Только главный лекарь продолжал одиноко суетиться около ложа, тревожно вглядываясь в лицо молодой матери.

– Очень слаба, – услышал Птолемей его слова, обращенные к другому подошедшему к ложу Эвридики лекарю.

Измученный длинной дорогой, только что вернувшийся со встречи с Антигоном, Птолемей на цыпочках подошел к ложу жены.

Эвридика лежала, накрытая белой простыней. Лицо было совершенно неузнаваемое. Бледное, измятое, мокрое. Черные волосы разметались по подушкам.

Птолемей склонился над женой, тихо спросил:

– Эвридика, как чувствуешь ты себя?

– Невыносимо, – тихо простонала она. – Я умираю от муки.

– Проклятие роковому дню, – прошептал Птолемей, внезапно вспомнив злобный взгляд Антигона, словно накликающий на него беду. – Ободрись, Эвридика!.. Ты так мечтала о дочери…

– Назови её Птолемиада, – еле слышно прошептала она.

– Что-то необходимо сделать, – обратился Птолемей к главному лекарю. – Кто-нибудь должен сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти ее…

– Боги помогут… Боги должны помочь… – всё время бормотал молодой лекарь.

Но главный лекарь, более опытный, сокрушенно возразил:

– Против силы судьбы и природы бороться невозможно!..

– Так попытайся же! – вскричал Птолемей, схватив за руку лекаря.

В покое было слишком много женщин, слишком душно, слишком дымно – сразу более двадцати светильников чадили в помещении.

Никто не надеялся, что Эвридике удастся разродиться. Уж очень долго длились роды, хотя рожала она во второй раз.

Птолемей устало опустился в египетское кресло резного дерева на ножках в виде сфинксов.

– Плохо дело, – потянул его за рукав главный лекарь.

– Что?.. Что еще?.. – Птолемей с трудом разлепил глаза. Неужели заснул? Ну да, сел и заснул, будто в Тартар провалился.

– Утро уже. Светает, – устало проговорил лекарь, измученный бессонной ночью. – Ничто уже не поможет… Рок всемогущ!.. И мы все подвластны ему!..

– Что? – переспросил Птолемей, почувствовав, как внутри противно холодеет. – Очень плохо?..

Лекарь кивнул.

– О, боги! – Птолемей провел ладонью по щеке, чтобы окончательно проснуться.

Выбежал в сад. В самом деле светало. Ночь почти не принесла прохлады. В такую жару умирают быстро. Он ухватился за мраморную колонну, возвышающуюся у дорожки. Солнце всходило. Розовые облачка яркими пятнами лежали на прозрачном небе. Солнце взойдет, облачка растают, жара вновь яростно набросится на истомленную землю. Птолемей уже почувствовал её дыхание, её грядущий ожог и дышал часто и тяжело – так сейчас, вероятно, дышала, и Эвридика на своем ложе. И её дыхание передавалось ему.

Верный Филокл и сейчас, в эту трудную для Птолемея минуту, оказался рядом и предложил крепкое вино. Птолемей с жадностью осушил кратер.

– Птолемей, – осторожно произнес Филокл, – лекарь ручается едва ли за один час…

– Я должен идти к ней!.. Должен!.. Филокл, иди со мной!..

Легкое пожатие руки друга приободрило Птолемея.

При входе в покои, где бессильно и беспомощно лежала Эвридика, Птолемеем впервые в жизни овладел страх, которого он не испытывал даже во время жесточайших битв.

– Спасите меня! – раздался пронзительный крик Эвридики.

Она судорожно сжала влажные простыни.

– Спасите меня! – снова крикнула она.

К ней приблизилось лицо лекаря и тут же расплылось.

– Агнесса, уйди от меня, – шептали её искаженные болью губы. – Не твоё ли это мщение?..

Предсмертные муки юной афинянки представились ей с уничтожающей ясностью. Да, вечно справедливая судьба воздавала ей око за око. Ей почудилось, будто призрачная рука тянет её в глубины земли, и они плотно смыкаются над ней. Зачем она раздула в себе ненависть и злобу? Зачем уничтожила эту цветущую юность? Мысли эти, подобно вспышкам молний, пронизывали ее мозг. Потом глубокий мрак затмил её сознание.

Эвридика не двигалась, и только по временам по телу её пробегали судороги.

– Эвридика, – шёпотом позвал Птолемей.

Горькая, почти насмешливая улыбка исказила её губы, но она не шевельнулась, сознание покидало её.

Вдруг она поднялась и села, раздался ужасный, безумный крик.

– Агнесса! Отпусти меня! Анувий, это ты, ты убил её!.. Боги, зачем же вы караете меня, а не Анувия?!.

Широко раскрыв выступившие из орбит глаза, она несколько раз судорожно глотнула воздух и упала навзничь. Голова её безжизненно повисла.