Триера постепенно наполнялась ритмичными звуками – скрипом уключин, хриплым голосом человека, отсчитывающего ритм для гребцов, всплесками рассекающих воду весел.

Таида долго разглядывала тающие вдали очертания родного берега, который постепенно превращался в еле различимое пятно, сливающееся с небом и морем. Она попыталась представить себе встречу с Птолемеем и Александром и неожиданно разволновалась. Что-то ждет ее впереди? Будет ли это путешествие удачным? Сможет ли она убедить Александра в необходимости священной мести?

«Я должна оставить по себе память в Афинах! Только очищающий огонь восстановит справедливость!..»

Внезапно Таида увидела вдали сверкнувшее ей золотой звездой копье богини. Афина с еле различимого вдали берега приветствовала ее. На сердце сразу стало легко, она задышала полной грудью, как бывает в счастливые дни, так как теперь была уверена в точности своего предназначения.

«Александр, меня посылает к тебе богиня Афина», – мысленно обратилась она к молодому царю.

Настроение мгновенно стало приподнятым. Было так интересно жить на свете, вдыхать полной грудью соленый морской воздух.

Закутавшись в гиматий, Таида смотрела, как триера шла к открытому морю.

Вдруг судно будто проснулось. Ветер наполнил огромный парус. Весла втянулись внутрь. Триера рванулась вперед. Ее путь лежач на Милет.

Когда Таида спустилась в каюту, Феба распаковывала сундук. Убежденная, что хозяйка плывет к очень богатому и влиятельному покровителю, рабыня была благодарно судьбе, так как верила, что и к ней она повернется лучшей стороной. Феба показала Таиде великолепную красную накидку, сверкающую золотыми цветами и листьями.

– Ты наверняка захочешь, чтобы встречающие в Милете увидели тебя красивой.

Таида подошла к сундуку, выбрала себе самое нарядное платье, стала примерять его, когда наверху послышалась песня.

Голос певца был не только поразительно красив, но завораживал, проникал в самую глубину души.

В нарядном, только что одетом хитоне Таида поспешила выйти из каюты и увидела узкую лесенку, ведущую наверх к открытому люку на плоскую палубу, куда имели доступ только лица, пользующиеся благосклонностью владельца триеры.

На палубе на раскладном кресле, как самый уважаемый путник, в синем, усыпанном маленькими золотыми солнцами хитоне, сидел рапсод. Торжественным, низким голосом он ритмично декламировал песнь об Ахилле, герое, о котором Таида постоянно думала, так как Александр и Ахилл были для нее как бы единым целым. Рапсод, придерживая лиру коленями, ударял по струнам палочкой из слоновой кости, прикрепленной к лире золотым шнурком.

Это был полный достоинства человек средних лет, сухощавый и смуглый, с пронзительными синими глазами и чувственным ртом.

Видно было, что это человек чести.

Рядом, на подушках, разложенных на палубе, восседал, скрестив ноги Диокл, владелец судна.

Когда рапсод закончил песнь, Диокл надменно сказал:

– Пока, чтобы ты жил сообразно своим достоинствам, возьми.

И Диокл протянул рапсоду кошелек, но тот отстранил руку богача и громким голосом произнес:

– Я никогда не унижал себя сбором милостыни.

– Это серебро!..

– Никогда.

Таиду, наблюдающую со стороны эту сцену, все больше и больше восхищал этот гордый, независимый человек. Беседующие не замечали ее, и она стала невольной свидетельницей интересного разговора.

Богач, который и ее согласился доставить на своей триере, везущей товары в Милет, продолжал:

– Разве ты не продаешь свое искусство?

– Я не продаю, я пою. А благодарные души вознаграждают меня, что справедливо.

– Хорошо. Ты пел мне по моей просьбе, и я тебе плачу.

– Нет. Я пел тебе, как человек человеку. А, следовательно, мы должны обмениваться взаимной симпатией, а не металлом.

Диокл, не торопясь, поднялся, подошел к рапсоду и положил руку на его плечо.

– Я никогда в жизни не слышал столь талантливого рапсода. Я твой друг, Агафон. А серебро, пожалуйста, забери себе. Оно пригодится тебе в твоем новом путешествии. Главные в жизни удовольствия: изысканная пища, роскошь и женщины. А без денег им не бывать. Не ради же страданий живет человек!

И тут оба заметили Таиду.

– Приветствую тебя, прекрасная афинянка! – воскликнул Диокл.

Увидев Таиду, Агафон осторожно опустил лиру на лежащие рядом с креслом подушки.

– Хайре! – поздоровалась Таида.