— Говорите, Сиди Бей.

— Уильям, сделайте это для меня. Я хочу знать, почему умер мой сын.

— Вы не верите, что он покончил жизнь самоубийством? — нахмурился Билл.

— Верю, — с неожиданной энергией покачал головой Сиди Бей. — Люди все это видели. Но я хочу знать почему. Вы меня понимаете? — Его пальцы вцепились в рукав Билла. — Ох, Билл, — продолжал он, слезы опять потекли по его щекам. — Я умру через пару недель, а может быть, и раньше, но я непременно хочу это узнать. Он был моим единственным сыном, Уильям. Я желаю знать, почему он наложил на себя руки. Я желаю, мне необходимо знать, что привело его к этому. Вы понимаете меня?

— Я понимаю вас, старина, — кивнул Билл, закусив нижнюю губу. — Но что я могу сделать? Это дело должна расследовать полиция. Они ведь не сомневаются, что произошло самоубийство?

Сиди Бей снова энергично покачал головой и, держась за рукав Билла, приподнялся еще выше. Его лицо теперь почти касалось лица Билла…

— Нет, разумеется, нет. И я тоже. Но если в деле нет преступления, полиция теряет к нему всякий интерес. А я не полиция, Уильям, я отец. Мне необходимо знать, почему он это сделал. — Невыразимо печальная улыбка тронула губы старика. — Я только хочу понять. Вот и все.

Боль застыла в его глазах. Билл помог ему опуститься на подушки. Старик лежал неподвижно, его прекрасные глаза умоляюще смотрели на Билла.

И Билл пристально вглядывался в старика, голова его шла кругом. Пронзительный, полный смертельной муки голос Ахмеда, услышанный им с ленты, звучал в ушах, усиливался, оглушал, забивал все другие звуки. Билл на мгновение зажмурился, пытаясь избавиться от этого голоса.

— Послушайте, Сиди Бей, — прошептал он, — мне и в самом деле лучше уйти. Вам нужно отдохнуть. Поговорим об этом завтра.

Сиди Бей кивнул и, не открывая глаз, вздохнул. Его пальцы чуть разжались, Билл высвободил свой рукав и поднялся. Он не заметил, как приблизилась взволнованная мадам Бенгана. Билл обнял ее и крепко прижал к себе.

— Простите, я утомил его. Он уснул. Я приду к вам завтра.

Она прильнула к нему, словно боялась выпустить, словно душа ее мужа могла покинуть дом вместе с Биллом.

— Да, до свидания. До завтра, — наконец проговорила она застенчиво, с заметным усилием эти несколько французских слов. На прощание он коснулся губами ее гладкой, мокрой от слез щеки и пошел к двери. В прихожей, держась рукой за замок, его ждала Кельтум.

— Что вам говорил отец?

Задетый резким тоном, он раздраженно посмотрел на нее.

— А вы разве не слышали?

Лицо девушки вспыхнуло, и это подтвердило его догадку, что она подслушивала.

Поколебавшись, он вздохнул и тихо сказал:

— Кельтум, ваш отец не приемлет и мысли, что Ахмед покончил с собой, потому что сам захотел этого. Вполне естественно. Он никак не может поверить, что такой преуспевающий человек, как ваш брат, был чем-то угнетен.

— А вы можете?

— Мне приходилось видеть такое, но не будем об этом говорить. — Его лицо скривилось, а она вопросительно смотрела ему прямо в глаза. — Послушайте, Кельтум, — вздохнул он. — Ахмед был сильным, решительным человеком. Видит Бог, я больше чем кто-либо другой благодарен ему за это, — с улыбкой прибавил он, радуясь случаю напомнить ей о своем вечном долге ее брату. Но лицо Кельтум оставалось замкнутым, она не улыбнулась. — Кто знает, добился бы он своего, не будь у него этих качеств? Но он был и очень впечатлительным. Вы должны знать, что он… — он помолчал в нерешительности, — был, ну, очень ранимым. — Она молчала, плотно сжав губы. Билл пожал плечами. — Да что это с вами? — Голос неожиданно для него самого прозвучал грубо. Ему показалось, что она в душе обвиняет его, и почувствовал себя неловко. — А вы видели, что с ним происходит?

Ее глаза чуть сузились.

— Я знала, что его что-то мучит, и пыталась помочь ему, — холодно ответила она. — Что еще сказал вам отец?

Билл нахмурился. В ее поведении чувствовалась настороженность, словно Кельтум видела в нем чужака, незвано-непрошено вторгшегося в их горе. Только мысль об обезображенном трупе, лежавшем в нескольких метрах от них, и о ее смертельно больном отце заставила его сдержать гнев.

— Да, — спокойно ответил Билл, — он хочет, чтобы я попытался разузнать, почему Ахмед сделал это.

— И что же вы ему ответили? — Ее лицо выражало мрачное ликование.

— Что подумаю над этим.

— И что вы надумаете?

— Господи, Кельтум, понятия не имею, — покачал он головой. — Я ведь не детектив, я продаю произведения искусства. У меня дело висит на шее, — проговорил Билл. Он понизил голос и оглянулся. — Если полиция, к своему удовольствию, решила, что было самоубийство, и толпа свидетелей это подтвердила, что существенного я могу прибавить? Ахмед вправе был распорядиться своей жизнью так, как ему хотелось. Мне будет не хватать его так же, как и вам всем, но его уже не воскресить. Все кончено. Сомневаюсь, что копание в грязи может теперь кому-нибудь помочь.