– Мы согласны. Согласны по триста сорок пять- кричат таджи.

Им вторит Шлихт. -Поликарпыч, вернись. Они согласны.-

Сева извиняется перед водителем, выходит из машины и прихватывает чемодан с газетами и хлебом. На чемодане из под крышки торчит красная бахрома. Все опять возвращаются в сквер. Бабаи отсчитывают положенную сумму и получают чемодан с ключами. Крокодил проезжает квартал , заворачивает за угол и останавливается. Шлихт и Сева подходят к машине и усаживаются на заднее сиденье.

– С почином всех.
– поздравляет партнеров Сева - семнадцать штук , как с куста. И, обращаясь к водителю, добавляет.

– Жми на Талин-.

Поздний вечер . В этапном бараке колонии строго режима полумрак. На стене плакат «Позор чифиристам и салоедам». Зеки после бани развешивают на нарах мокрое белье и чифирят. Шлихт сидит в проходе между нарами, намазывает на хлеб толстый слой маргарина, сверху покрывает яблочным джемом, присыпает халвой и, запивая чаем из алюминиевой кружки, медленно, с удовольствием, жует.

– Это сладкое слово халва - произносит он глубокомысленно.

– Если хочешь быть здоровым, ешь один и в темноте - к Шлхиту обращается бугор этапа- а меня кто будет халвой угощать?

– Никто - нехотя отвечает Шлихт. У тебя от халвы может случиться диарея.

– Зря ты пыжишься, землячок - предупреждает бригадир - здесь зона красная и наши верх держат. Ты так долго не протянешь.

Утро следующего дня. В локальном секторе на плацу бригадир этапа вновь прибывших зеков на хозработы.

– Шлихтов, бери в подсобке грабли и иди скородить контрольную полосу на предзоннике. Если будет побег, сразу останутся следы.

– Я её не пахал , и скородить не собираюсь. Тебе надо, бери грабли и скороди.

Шлихт подходит к колючей проволоке, плюет на контрольно-следовую полосу и уходит в этапный барак. Чурка-конвойный наблюдает за ним с вышки, скалит зубы и поглаживает ствол автомата.

Ночь. В помещении этапа горит тусклая, засиженная мухами, лампа. Шнырь этапа будит Шлихта и шепчет на ухо.

– Иди на умывальник. Разговор есть.

Шлихт зашнуровывает ботинки и идет за шнырем. В умывальнике темнее, чем в бараке, только отблески прожектора с угловой вышки чуть разгоняют темноту. Вдоль стены три темных силуэта. В дальнем углу еще один. Его выдает огонек сигареты. Шлихт, не раздумывая, бьет ближнего ногой в пах, ловит за шею и руку и бросает через бедро. Звенит сигнальный звонок, шнырь включает свет и на Шлихта градом сыпятся удары дубинками.

– Нападение на сотрудника администрации колонии - веско констатирует поднимающийся с пола кривоногий прапорщик. При ярком свете лампочки Шлихт видит, что его окружают охранники колонии.

– Ну, борец, если отделаешься БУРом , в рубашке родился. А то можешь довесок схлопотать и на «крытую» съехать.
– Прапорщик последний раз бьет Шлихта дубинкой по голове, защелкивает наручники и уводит на вахту.

День. Одиночная камера барака усиленного режима. Железные нары пристегнуты к стене. Шлихт изо дня в день ходит по диагонали. Четыре шага вперед и четыре назад. Дни похожие друг на друга, тянутся долго и тоскливо.

Открывается «кормушка» и начальник отряда спрашивает.

– Ну, как , исправляешься?

– Твердо становлюсь на путь исправления - бодро отвечает Шлихт.

Капитан протягивает распечатанный конверт с письмом и фотографией.

– Что за графиня тебе пишет?

– Да, был когда-то знаком с графиней – Шлихт показывает фото , на котором он по ошибке сфотографировался в Ливадии на фоне царского туалета со стройной голубоглазой блондинкой- вот замок, в котором мы провели наши лучшие дни, потому , что обпились кислого молока.

Капитан с интересом рассматривает снимок и говорит.

– Тебе повезло, что в БУР законопатился. На зоне карантин. Зеки от дизентерии мрут, как мухи. Срок у тебя не большой, может как-то , и дотянешь до звонка. Через неделю полгода, как ты в БУРе. Приду тебя забирать. Тебе вязать приходилось?

– Дело знакомое - отвечает Шлихт - Норму свяжу до обеда.

Тогда я зачислю тебя в бригаду вязальщиков. Будешь сетки для картошки вязать. Только опять не наломай дров.