— Галя, — беспомощно прошептал он. Пистолет свалился к его ногам, но он этого не заметил, уставившись на кровавое пятно на животе у Галки, расползающееся с невероятной быстротой. Кровь была почти черной, верный признак того, что пуля пробила печень. Галка дышала с жутким свистом. Изо рта текла кровь. Глаза почти вылезли из орбит. Гога поднял ее на руки и уложил на диван, сорвав с себя майку, он положил ее на живот Галки, прижав к ране. Галка хрипло взвыла.

— Потерпи, родненькая моя, — всхлипнул Гога, сейчас я "скорую" вызову…

Галка что-то сказала. Ни Гога, ни я не разобрали что. Гога схватил Галку за щеки окровавленными руками.

— Что Галочка, что? — взвыл он.

— Люблю… тебя… — прошептала Галка.

— Тихо, Галочка, тебе нельзя говорить, — горячо зашептал Гога, потом повергнулся ко мне и заорал в голос, — Что стоишь, телефон дай!

Я не двинулся с места. Галке уже ничем нельзя было помочь, только Гога этого не понимал. Зато это понимала сама Галка. Она с трудом подняла руки, которыми прижимала к животу окровавленную майку и притянула Гогу к себе.

— Галочка, — пробулькал Гога, — все хорошо будет малыш, сейчас доктор придет, Галочка… ты только продержись чуть-чуть…

— Пусти… уже не больно… — прошелестела Галка. Ее руки, оставляя на щеках Гоги красные всполохи, упали на диван. Глаза неподвижно уставились прямо в лицо Сытину, смотря из-под полуприкрытых век с затухающей нежностью.

— Галя? — недоуменно произнес Гога. — Ты что… ты зачем…?

В его голосе были интонации обиженного ребенка, который недоумевает, почему пойманная им бабочка вдруг перестала бить крылышками. Рука Галки соскользнула с дивана и упала на ковер. Гога повернулся ко мне.

— Чего это она? — тихо спросил он.

— Ничего, — ответил я совершенно безжизненным голосом. — Она умерла. Ты только что ее убил.

Я ожидал, что сейчас Гога схватится за голову и начнет вырывать себе волосики из светлого ежика, как в плохих мелодрамах. Однако ничего этого не произошло. Гога взял с кресла свернутый плед и, укрыв им Галку, сел рядом с ней.

— Закуришь? — спросил он.

— Я не курю, — ответил я. Пистолет в моей руке нисколько не смущал Гогу. Он вынул из кармана джинсов зажигалку, взял со столика сигареты, закурил, выпустив облачко дыма.

— Ты, кажется, что-то спросить хотел? — буднично спросил Гога, как будто рядом с ним не лежал труп убитой им же самим любимой девушки.

— Где Бек? — спросил я, решив, что вдаваться в церемонии и лезть с сочувствием не стоит.

— Бек? За городом. У него дом в Новопавловке, как повернешь с шоссе, по левой стороне предпоследний. Там и сидит. Правда, все об этом знают, но в Новопавловку большим количеством не приедешь незамеченным. Улица асфальтированная одна. Рядом лес. Думаю, что особых трудностей у тебя не будет.

Я медленно пошел к выходу. Проверить, правду ли он говорит, не было никакой возможности. Лицо Гоги напоминало застывшую маску. Я шел к двери спиной вперед, опасаясь со стороны Сытина подленького сюрприза, однако он даже не посмотрел в мою сторону. Закрывая дверь, я увидел, что он гладит бурой от крови рукой мертвое лицо Галки.

Сидеть на сыром холодном полу было неудобно. Я привалился к стене, закрыв в изнеможении глаза. Мой крестовый поход был закончен. К сожалению для меня, я должен был вернуться домой на щите. Теперь, когда все было позади, в душе не осталось ничего, ни боли, не ненависти, ни желания жить дальше. Все пустое. Бессмысленный полет мотылька, одержимого желанием закрыть собой солнце. Все мы сгораем рано или поздно. Кажется, я сгорел рано…

Киллер, который ездит на автобусе на задание — нонсенс, поэтому до Новопавловки я добирался на машине, наняв частника. Теперь экономить деньги, которых, кстати, почти не было, было бессмысленно. Цель была ясна. Не доехав до села с полкилометра, я углубился в лес. Когда-то я здесь бывал, поэтому примерно представлял, куда надо идти.

Гога не соврал. Асфальтированная улица в Новопавловке действительно была всего одна, однако, именно на ней, словно теремки, стояли домики из красного кирпича, обнесенные красным же кирпичным забором. Я покосился на шлагбаум и конуру охраны при въезде, но не сделал даже попытки подойти поближе. Справа и слева от дороги была довольно глубокая канава, утыканная по краям полосатыми столбиками. У самого въезда, один из столбиков был уже кем-то свернут. Он сиротливо торчал от земли, выглядя на фоне своих красавцев братьев-близнецов довольно убого. Даже с приличного расстояния я успел заметить мелькнувшего на крыльце конуры мордастого дядьку с такими широченными плечами, что Шварценеггер удавился бы от зависти и бегом отправился бы трескать стероиды. Впрочем, к плечам прилагалось увесистое пузо, в которое можно было стрелять не только с закрытыми глазами, но и вообще отвернувшись. Дядька докуривал сигарету, покосился на меня злобным взглядом и на всякий случай грозно повел плечами, точно собирался в полет. Я прошел мимо. Опознать меня с такого расстояния было проблематично, особенно если учесть пятнистый капюшон штормовки, надвинутый до самого носа.

В поселок вела еще одна дорога, разбитая и ухабистая, но она мне не была нужна. Не хватало еще мелькать перед сельчанами. Чей-нибудь цепкий взгляд мог бы вполне зацепиться за одинокую фигуру с рюкзаком. И потом, для того, чтобы подобраться к дому бека, мне потребовалось бы продефилировать через весь поселок, и, кто знает, нашлось бы там хоть мало-мальски приличное место для засады. Я выбрал другой путь. Коттеджи стояли на задворках леса, куда я и поспешил углубиться, памятуя, что мне нужен предпоследний дом.