Был составлен план, театральный и опасный. Они встретились на балу, надев заранее приготовленные маскарадные костюмы (Казанова надел венецианскую маску, с одной нарисованной розой под левым глазом), переправились по Сене к продавщице оральных абортирующих средств и вернулись на танцы прежде, чем, как они полагали, кто-либо заметил их отсутствие. Они ошибались по двум причинам. Во-первых, «фармацевт», мадам Демей, знала об опасностях своей торговли, а также о возможности шантажировать богатых клиентов, и не сохранила тайну. Во-вторых, их отсутствие было отмечено, но приписано неправильным причинам: люди предположили, будто они сбежали уединиться как любовники. И пара промешкала слишком долго, Джустиниану била дрожь от холода, голода или последствий принятого снадобья, и она попросила Казанову остановиться у Пти-Полонь, где он весьма любезно сделал ей омлет и открыл шампанское, а потом повел себя уже менее галантно — сексуально обхаживал ее.

Вернувшись на бал, она танцевала до утра в надежде потерять ребенка, но план не удался, а мадам Демей обратилась к жениху Джустинианы, стремясь получить с него за свой рассказ деньги.

К счастью для Казановы и Джустинианы, у откупщика были основания не верить тем, кто утверждал, будто его невеста беременна и пытается избавиться от ребенка, он знал, что его собственная семья в отчаянии готова очернить ее имя, чтобы сохранить свое состояние в неприкосновенности, и он был влюблен в молодую красавицу. Но жених стал подозрительным, и давление на Джустиниану увеличилось, так как ее беременность начинала делаться заметной — ее вынуждали как можно скорее избавиться от ребенка того мужчины, которого она любила. Между тем был подготовлен доклад о «всем романе Уинн» (семья Уинн была из иностранцев) для герцога де Шуазель, министра иностранных дел, и это, конечно же, могло очернить заодно и имя Казановы.

Джустиниана спросила, знает ли он какое-либо более мощное средство — она, похоже, намекала на инвазивный аборт, который был еще более опасным. Казанова обратился за советом к маркизе д’Юрфе. Она точно знала, как поступить: обратиться к работам Парацельса, который, как ни невероятно, привел список средств для выкидыша в работе по эзотерической мистике.

«Aroma philosophorum», более известный как «aroph», упоминается в нескольких работах, в алхимических и каббалистических, в том числе — в работе «Elementa Chemiae» Германа Бургаве (получившей широкое распространение в Голландии, где Казанова работал). Ключевым ингредиентом считался шафран, который, как считалось, вызывал менструацию, ослабляя тонус матки и шейки матки. Как правило, шафран смешивался с медом и миррой. «Женщина, которая надеется освободить свое чрево, — прочитал Казанова, — должна положить пасту таким образом, чтобы стимулировать его открытие». Следовало использовать — и наверняка Казанова смеялся, когда читал наставления — кончик подходящего размера цилиндра, который вставляют «во влагалище таким образом, чтобы [добраться до] круглого куска плоти в верхней части его». Эту процедуру повторяли три или четыре раза в день в течение недели.

С одной стороны, его отношения с Джустинианой показывают Казанову настоящим манипулятором, воспользовавшимся ее доверчивостью и отчаянием. С другой стороны, в силу аропа широко верили, а шафран и мирра были тогда традиционными абортивными препаратами, хотя использовали их несколько иным образом. Однако, когда он представлял результаты своего исследования в библиотеке маркизы Джустиниане в «Отель де Холланд», то добавил свой собственный ингредиент, чтобы убедиться в том, что беременная поняла, какой вид «цилиндра» он имел в виду: ароп работал только тогда, когда применялся со свежей спермой, сообщи он ей, а так как их общий друг Андреа Меммо находится в Венеции, то Джакомо сам будет «поставлять оборудование и все ингредиенты для курса лечения». Джустиниана посмотрела на него, криво усмехнулась, а затем рассмеялась вместе с ним. Тем не менее она не оспаривала его рецепт. Хотя многие считают, что предложенный метод был жестоким или, по крайней мере, эгоистическим принуждением к сексу, обращение к аропу и другим мазям вкупе с инвазивными методами, в том числе проникающим сексом, были тогда распространенными методами провоцирования аборта. Джустиниана согласилась встретиться с Джакомо на чердаке в гостинице, когда ее владелец уснет, но Казанова обнаружил там двух слуг за сходным незаконным делом и шантажом вынудил их уступить тихое место ему. Там он и Джустиниана стали действовать «подобно готовому выполнить операцию хирургу и пациентке». В мемуарах Джакомо это не слишком романтичное чтиво:

Они занялись сексом во второй раз, что Казанова описывает как «лечение действием в четверть часа», а затем, вскоре, еще раз.

Как и предыдущие сеансы «лечения», обращение к алхимии так же оказалось не способным произвести аборт, и Джустиниана поняла, что скоро ей потребуется скрывать от жениха и от общества не только беременность, но факт деторождения. Казанова, в свое оправдание (остается непонятным, верил ли он сам когда-либо в действенность aroph), пишет, что получил от Джустинианы после нескольких ночей секса «обещание больше не думать о самоубийстве» и решение положиться на его помощь. Как видно из ее писем и действий, а также из его мемуаров, так и случилось. Казанова помог ей бежать от ее семьи, жениха, любовника в Венеции и от парижского общества. Как писала Андреа Меммо одна светская львица: «Я не помню, чтобы о чем-то еще так много говорили».

Казанова пошел к графине дю Рюмен, подруге маркизы д’Юрфе и тоже каббалистке, у него были основания полагать, что та знает об укромном монастыре, где знатные дамы могут укрыться на время родов, и он оказался прав. Графиня порекомендовала ему монастырь в Конфлане, и четвертого апреля 1759 года Джустиниана исчезла.

Ее семья сразу же заподозрила Казанову, и спустя несколько дней ее мать и венецианский посол, Эриццо, выпустили бумагу, угрожавшую ему обвинением в похищении человека. Одна из монахинь монастыря в Конфлане тайно передала семье Джустинианы письма от нее, чтобы те могли убедиться в том, что девушка в безопасности и вынуждена была скрыться из-за страха за собственную жизнь и опасаясь врагов, которых нажила себе, став невестой сборщика налогов. В письмах к Казанове она благодарит Джакомо, говорит об окружающем ее комфорте и просит книжки. Ее просьбу о книгах он оставил без внимания, поскольку в то время его больше заботило ухудшение отношений с дипломатическими и гражданскими властями. Люди видели, как он сбежал с Джустинианой с бала-маскарада, и судачили о его контакте с мадам Демей, известной своим промыслом абортами. Вскоре Джакомо спасли его высокопоставленные друзья — графиня дю Рюмен нанесла визит Антуану де Сартину, которого вот-вот должны были сделать шефом сыскной полиции, и объяснила, довольно просто, что мисс Уинн спряталась, чтобы дать жизнь незаконнорожденному, и что — это обстоятельство особенно подчеркивалось — никакого аборта не будет. Между тем мадам Демей вытянула у Казановы сотню луидоров за то, что она откажется от своего свидетельства против него и скажет, будто все перепутала и ничего толком не помнит.

В конце мая Казанове и графине дю Рюмен сообщили, что Джустиниана родила мальчика. Ее матери следом пришло письмо от аббатисы:

Аббатиса действительно была «королевой» осторожности, как охарактеризовал ее Казанова. Однако положение вещей стало таково, что оставаться в Париже ему стало уже некомфортно. Кроме того, именно в то же время Казанова лишился своего могущественного союзника и покровителя, де Берни, которого новый (венецианский) папа Климент XIII назначил кардиналом, а король Франции изгнал из Парижа в Рим, так как де Берни утратил расположение мадам де Помпадур.

Возможно, в результате этого Казанова принялся истово исполнять роль cavaliere servente при маркизе д’Юрфе, которая решила сменить свои каббалистические увлечения на нечто более современное и в духе Просвещения, предложив Казанове вместе отправиться в Монморанси для встречи с Жан-Жаком Руссо, тогда — философом и писателем сорока семи лет. Руссо погряз в долгах, был вынужден воспользоваться гостеприимством маршала Люксембургского и поселиться у него в замке. Казанова описывает писателя как обремененного финансовыми проблемами, принуждаемого копировать ноты, которые ему привозили парижские дамы вроде маркизы, считавшие его выдающимся и передовым: «Люди платят ему двойную плату по сравнению с работой обычного копировальщика, но он гарантирует, что никаких ошибок не будет, и так поддерживает свою жизнь». Казанову потряс контраст между международным признанием и унизительными условиями жизни Руссо. Нет, путь к литературной славе не прельстил Джакомо.