Находясь в Риме, Джакомо сделал запрос в приход Санта-Мария-сопра-Минерва относительно семьи Монти, Сесилии и ее дочерей, в частности Анны-Марии Валлати. Мать умерла, и семья живет врозь, но Анна-Мария, ныне вдова, как ему сказали, проживала вблизи Неаполя, что стало одной из причин для очередного путешествия Казановы на юг.

В Неаполе, как всегда, Казанова пошел в театр. Его отчет исторически точен и поддается проверке: в Неаполе справлялся десятый день рождения мальчика-короля Фердинанда IV и первый год существования объединившегося вновь Королевства обеих Сицилий. Это было 12 января 1761 года и исполняли пьесу Метастазио «Атиллий Регул». Герцог де Маталоне представил Казанову своей любовнице, которую Джакомо называет Леонильда и которая была любовницей вельможи только номинально, поскольку все знали об импотенции герцога. Первая встреча с Леонильдой для Казановы оказалась coup de foudre (любовью с первого взгляда), по крайней мере так он ее представляет в своих воспоминаниях. Возможно, его привлекало что-то в ней несомненно печальное, искусственная ситуация, в которой она находилась, но, так или иначе, Казанова довольно быстро решил, что влюблен в нее, и попросил герцога отпустить ее. Как он позже написал, он обратился вовсе не с просьбой отдать ее ему в жены, но с предложением стать любовником Леонильды вместо герцога. Ему ответили, что нужно спросить разрешения у ее матери, которая жила недалеко от Неаполя.

Когда произошла встреча, все изменилось. Матерью Леонильды оказалась Анна Мария Монти-Валлати, а сама девушка — семнадцатилетней дочкой Казановы. Казанова забросил всякую мысль о переговорах ради блага Леонильды, но не отказался от кровосмесительных отношений. Анна-Мария пустила своего бывшего любовника, теперь мужчину тридцати шести лет, к себе в постель и сделала это в присутствии своей дочери — в соответствии со словами Казановы. То, что кажется достоверным, — их разговор о возобновлении связи и даже о браке. Анна-Мария состояла с ним в переписке до конца жизни — и предлагала в будущем ему свое утешение и пенсию, — однако в 1761 году она была согласна на брак только при условии, если Казанова согласится поселиться в Неаполе.

Но жить степенной жизнью никогда не входило в его планы. Он покинул озадаченную Леонильду — воссоединившуюся с отцом при самых волнующих обстоятельствах, — оставив ей пять тысяч дукатов в счет возможного приданого. Она все еще оставалась девственницей, несмотря на то что была содержанкой герцога, а Казанова хотел видеть её замужней или же просто лучше пристроенной, нежели в качестве любовницы при импотенте. Потом он сел в фургон римского vetturino на Страда ди Толедо, как восемнадцать лет назад, и через шесть дней пути снова прибыл в Рим.

На этот раз он пробыл в городе лишь столько, сколько нужно было для получения рекомендательных писем от друзей, новых и старых. Его брат Джованни передал ему камею для подарка доктору Мати из Британского музея в Лондоне (возможно, это была подделка из оникса с изображением Сострата, до сих пор хранящаяся там в коллекции). Джакомо явно намеревался попытать свое счастье дальше на севере.

Из Флоренции он отправился в Болонью, а оттуда — в Модену, Парму и Турин, где оставался до мая 1761 года. Здесь он вновь списался с аббатом де Гама по поводу должности в португальской делегации в Аугсбурге. Это стало началом сложных отношений Казановы с политиками Португалии, Испании, Святейшего престола и иезуитами (последние в скором времени будут запрещены в Европе, за исключением «просвещенной» России, и даже в Южной Америке). Де Гама работал с португальским маркизом де Помбаль (с которым в своих путешествиях Казанова позднее столкнется), и ему были необходимы в делегации, отстаивающей португальские интересы, такие люди, как Джакомо, — полиглоты, прошедшие школу Церкви, обходительные и проницательные.

Казанова добирался на конгресс в Аугсбург через Шамбери — где он вновь встретил М. М., монахиню из Экс-ле-Бен, и прекрасно отужинал у нее в монастыре, — а потом через Лион, Париж и Мюнхен. В Турине, ожидая инструкций от де Гамы, он связался с местным повесой и масоном графом Джакомо Марчелло Гамба дела Пероза (де ла Перуз в мемуарах), который писал Казанове письма до конца его жизни.

В Париже, по пути в Аугсбург, Казанова убеждает маркизу д’Юрфе выписать ему аккредитив на пятьдесят тысяч франков. Он хочет взять у нее украшенные драгоценностями табакерки и часы в подарок делегатам конгресса. Он сказал маркизе, что это даст ему возможность договориться с лордом Стормонтом об освобождении из рук Лиссабонской инквизиции вымышленного розенкрейцера Кверилинта, который сможет помогать Джакомо в работе над ее возрождением. Она согласилась, но Казанова получил только наличные — драгоценности украл нанятый секретарь.

Наконец Казанова приехал в Аугсбург, но только чтобы узнать об отмене предполагавшегося конгресса. Переговоры между Фридрихом Великим и Великобританией были разорваны, и война затянулась еще на три года. Это был провал и для Казановы: он оказался не нужен ни де Гаме, ни правительству Португалии, и к тому же снова почувствовал недомогание, подцепив по пути на конгресс в Мюнхене от танцовщицы по имени Рене очередную венерическую инфекцию. Рене была замужем за ювелиром Бёмером, жизнь которого разрушила история с алмазными подвесками в Париже, запятнавшими репутацию французской королевы Марии Антуанетты.

Из Парижа Джакомо вернулся в Мец, потом в Понткарт ре, в шато д’Юрфе, а оттуда в Аахен, чтобы продолжить «воскресение» маркизы. Тогда, в 1762 году, этобыло прибыльным дельцем. Он находился в Аахене с начала мая 1762 года в окружении толпы прибывших на воды дам, одной из которых, по-видимому, была мадемуазель Ламбер, которую Казанова соблазнил в ожидании прибытия маркизы. Они поехали вместе в Безансон, а потом на время расстались — Казанова отправился в Женеву, чтобы поиграть там на деньги и продолжить начатые ранее отношения с Хедвигой, племянницей протестантского пастора, и ее двоюродной сестрой, Хелен. Описание его любовной связи с двумя женщинами — вероятно, с Анной Марией Майя, которой был тридцать один год, и с ее неопознанной кузиной — относится к числу самых эротических отрывков в мемуарах и к самым обсуждаемым. К сожалению, первый редактор Лафорг потерял оригинальный экземпляр, и у нас осталось только его интерпретация тех событий.

Казанова вернулся в Турин в сентябре 1762 года, через Лион, Шамбери, и прожил там зиму 1762/63 года, тратя деньги маркизы и то, что выигрывал в карты. Он подружился с лордом Хью Перси, бароном Уорквортом, сыном графа и графини (позднее — герцога и герцогини Нортумберлендских), который в то время совершал образовательное путешествие, но задержался в городе дольше, чем могло требовать знакомство с его художественными сокровищами, — чтобы разделить благосклонность танцовщицы по имени Агата с шевалье де Сенгальтом. В конечном итоге двое мужчин поменялись любовницами: Перси переманил Агату у Казановы, пообещав ей две тысячи гиней после окончания связи. Он также дал Казанове украшенную алмазами миниатюру со своим собственным изображением, какие обычно дарили в знак любви, но эта предназначалась матери Перси и должна была быть ей передана вместо «рекомендации» Казановы в Лондоне. Только англичанин, как с одобрением отметил Джакомо, мог сделать столь высокопарный жест, театрально выставляя напоказ свое финансовое процветание и выражая джентльменское презрение к деньгам.