Что мне было делать? Конечно, Зербино был виноват, но нельзя же было бросить его. Да и что скажет Витали, если одна из его собак пропадет?

Нет, нужно подождать еще немного. Только следует заняться чем-нибудь, чтобы не так чувствовать голод. Витали рассказывал мне, что во время похода, когда солдаты сильно устают от долгого пути, всегда начинает играть музыка, и тогда они забывают свою усталость и идут бодрее.

Я решил последовать их примеру: взял арфу и, повернувшись спиной к каналу, заиграл вальс.

Мои артисты, по-видимому, не имели ни малейшего желания танцевать, им было бы гораздо приятнее съесть кусок хлеба. Но мало-помалу они оживились, музыка подействовала на них, собаки начали вальсировать, и мы на минуту забыли о голоде.

Вдруг позади меня детский голос крикнул:

– Браво! Браво!

Я быстро обернулся. На канале носом к берегу стояла лодка; на противоположном берегу остановились две лошади, которые тащили ее.

Такой лодки я еще никогда не видел. Это был настоящий плавучий дом. На низкой палубе было устроено что-то вроде галереи с окнами, а впереди была веранда, увитая вьющимися растениями. На этой веранде стояла молодая дама с красивым задумчивым лицом и лежал мальчик. Он-то, наверное, и закричал: «Браво!»

Я приподнял шляпу, чтобы поблагодарить его.

– Вы играете для своего удовольствия? – спросила дама; судя по выговору, она была иностранкой.

– Я играю, чтобы заставить поработать моих собак, – ответил я, – и… немного развлечься.

Мальчик сделал ей знак, и она нагнулась к нему.

– Не поиграете ли вы еще? – спросила она, подняв голову.

Поиграю ли? Еще бы нет! Я был так рад, что у меня наконец нашлась публика.

– Вы желаете, чтобы собаки потанцевали, или лучше представить какую-нибудь пьесу?

– Ах, пожалуйста, пьесу! – воскликнул мальчик.

– Нет, это слишком затянется, – возразила дама.

– А танцы слишком коротки, – заметил мальчик.

– После танцев, – сказал я, – собаки могут, если пожелает почтенная публика, проделать разные забавные штуки, как в парижских цирках.

Эту фразу обычно говорил Витали, и я постарался произнести ее с достоинством. Я был очень доволен, что нам не придется играть пьесу: это было бы затруднительно без Зербино и без костюмов.

Итак, я снова заиграл на арфе, и Каин, обхватив передними лапами Дольче, принялся вальсировать с ней; потом Проказник немножко протанцевал один, а затем собаки проделали все свои штуки. Мы не чувствовали усталости: мои артисты как будто понимали, что получат за свои труды обед, и старались изо всех сил.

Вдруг из-за дерева появился Зербино и, как ни в чем не бывало, принял участие в представлении.

Играя на арфе и наблюдая за артистами, я время от времени поглядывал на мальчика. Он, по-видимому, смотрел на нас с большим удовольствием, но не трогался с места. Он продолжал лежать неподвижно и только поднимал руки, чтобы аплодировать нам.

Лодка стояла близко от берега, и я мог хорошо рассмотреть мальчика. У него были светлые волосы и бледное лицо – такое бледное, что сквозь тонкую кожу просвечивали синие жилки. Он глядел кротко и грустно и, по-видимому, был болен.

– Сколько следует заплатить вам за представление? – спросила дама.

– Это зависит от того, сумели ли мы угодить почтенной публике, – ответил я, как обычно отвечал Витали.

– Так нужно заплатить больше, мама, – сказал мальчик и прибавил несколько слов на незнакомом мне языке.

– Артуру хочется взглянуть на ваших артистов поближе, – сказала дама.

Я сделал знак Капи, и он прыгнул в лодку.

– А другие? – крикнул Артур.

Зербино и Дольче последовали примеру Капи.

– А обезьянка?

Проказник мог, конечно, прыгнуть в лодку, но я не был уверен в нем. Он был очень шаловлив, и я боялся отпустить его одного.

– Разве эта обезьянка злая? – спросила дама.

– Нет, но она иногда бывает непослушна, и я боюсь, что она станет дурно вести себя без меня.

– Так приходите и вы.

Она сказала несколько слов человеку, стоявшему у руля, и он, взойдя на нос лодки, перекинул на берег доску.

По этому мостику я и вошел в лодку, с арфой за плечами и Проказником на руках.

– Обезьянка! Обезьянка! – кричал Артур.

Я подошел к мальчику и, пока он гладил и ласкал Проказника, смог вблизи рассмотреть его. Вот чудеса: оказалось, что он привязан к доске и потому не может двигаться.

– У тебя есть хозяин, мой милый? – спросила дама.