Я памятник воздвиг – едва ли ощутимый для вкуса большинства и спеси единиц. Живые сыновья, увидев этот мнимый кумир, не прослезят взыскующих зениц. И внуки никогда, а правнуки – подавно, в урочищах страстей не вспомнят обо мне - не ведая о том, сколь сладостно и славно переплавлялась боль на стиховом огне. Слух обо мне пройдёт, как дождь проходит летний, как с тополей летит их безнадёжный пух, - отсылкой в словаре, недостоверной сплетней. И незачем ему неволить чей-то слух. …
Алексей Пурин
Памятник
Я памятник воздвиг – едва ли ощутимый
для вкуса большинства и спеси единиц.
Живые сыновья, увидев этот мнимый
кумир, не прослезят взыскующих зениц.
И внуки никогда, а правнуки – подавно,
в урочищах страстей не вспомнят обо мне -
не ведая о том, сколь сладостно и славно
переплавлялась боль на стиховом огне.
Слух обо мне пройдёт, как дождь проходит летний,
как с тополей летит их безнадёжный пух, -
отсылкой в словаре, недостоверной сплетней.
И незачем ему неволить чей-то слух.
Умру. И всё умрёт. И гребень черепаший
Меркурию вернёт плешивый Аполлон.
И некому, поверь, с душой возиться нашей
и памятью о нас: нам имя – легион.
Капитолийский жрец, и род славян постылый,
и утлый рифмоплёт – всё игрища тщеты.
Но, Муза, оцени – с какой паучьей силой
противилось перо величью пустоты.