Никогда еще не доводилось ему видеть родные стены с этой стороны. И, надо сказать, зрелище предстало мрачное: мощная, будто намертво впившаяся в землю Боровицкая башня, покрытая осадной копотью, опаленная и выщербленная боями, хмуро глядела на него черными впадинами бойниц. Книжнику даже показалось, что глядела осуждающе. Путников провожали взглядами дозорные, неподвижно застывшие на стенах. У новоявленного воина невольно сжалось сердце, тело окатило вдруг ледяной волной, в душу хлынули сомнения: не погорячился ли он, столь резко бросившись в омут неизвестности? Взгляд в панике метался по поверхности древних кремлевских стен — и не находил ответа. С усилием заставил себя отвернуться, сжал зубы. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, нарочито весело выкрикнул:

— Эй, вест! Куда рванул? Сбежать от меня хочешь?

Шутка вышла натужной, голос предательски дрогнул, сорвался. Тем не менее вест замедлил ход, остановился, впрочем так и не обернувшись. Книжник нагнал его, придерживая пузатую, бьющую по бедру суму. Нагнав спутника, семинарист замер, не зная, что делать дальше. Вест выжидающе смотрел на него — сверху вниз, ничего не выражающим взглядом.

Да уж, между ними не просто разница — пропасть. И куда большая, чем между простым семинаристом и кремлевским дружинником.

— Не хочешь обсудить наши дальнейшие действия? — преодолевая робость, спросил Книжник.

Вест смерил его равнодушным взглядом и ровно сказал:

— А что обсуждать с тобой?

— Как это… — пробормотал Книжник.

— Хочу, чтоб ты понял: не равные мы, — сказал чужеземец.

— Да я вроде бы и не спорю, — попробовал улыбнуться Книжник, но вест жестом остановил его:

— Не воин ты. И должен знать свое место.

Семинарист несколько опешил: такая постановка вопроса ему даже в голову не приходила.

— Но ты же просил помощи? И я…

— Ты — не помощь, — отрезал чужак. — Ты обуза.

Книжник попытался было открыть рот, но снова был прерван небрежным жестом.

— Тебе я даю защиту, но буду кое-что требовать взамен.

— Я весь внимание… — пробормотал Книжник.

— Подчинение, — отрезал вест.

— Это я понимаю — и у наших дружинников есть начальники, есть подчиненные…

— …а есть слуги.

Книжник никак не ожидал такого поворота и на некоторое время даже потерял дар речи.

— Я… не понимаю…

— Люди делятся на две категории, — спокойно пояснил Вест. — Воины и слуги. Ты родился слугой.

— А может, рассмотрим варианты? — пробормотал парень. — Может, я могу быть кем-то, кроме слуги?

— Да.

— И кем же?

— Рабом.

Книжника посетило какое-то дикое ощущение — словно коварная судьба расхохоталась ему в лицо. Он ничуть не удивился бы, если бы сейчас за спиной возник отец Никодим и снисходительно похлопал по плечу чересчур возомнившего о себе отрока. Оставалось лишь обиженно разрыдаться и униженно поплестись обратно — скрестись в запертые ворота под насмешками дозорных.

И вдруг откуда-то пришло озарение: именно этого от него и ждет чужеземец, с достоинством принявший княжью помощь — такую, в какой в действительности не нуждался! Он ждал крепких дружинников, знающих толк в оружии и схватках, а получил, словно в издевку, бесполезного хилого сопляка. Которому только и остается, что с позором вернуться обратно. Или нет?

Книжник решил принять вызов.

— Хорошо, — тихо, но твердо сказал он. — Я готов быть хоть слугой, хоть прирученной крысособакой. Но ты выполнишь все обещания, которые дал князю. И покажешь, где и как вы закаляете клинки.

В глазах чужака мелькнула искорка интереса — но тут же погасла. Он повернулся — и продолжил удаляться прочь от кремлевских стен — на запад.

— Скажи хотя бы, как тебя зовут! — едва поспевая за воином, крикнул Книжник. — А то ты так и не соизволил представиться.

— Зови меня «мой господин», — отозвался вест.

— Может, тогда лучше «повелитель»? — хмыкнул парень. Действительно, смешно: в Кремле не принято обращаться к простым воинам с такой чопорностью.

— Можно и так, — сказал вест. — Я последний воин клана, значит — его глава. Хорошо, зови меня повелителем.

Семинарист прикусил язык, не понимая, шутит вест или говорит серьезно. Хотя особой склонности к ерничеству за чужаком пока не наблюдалось. Книжник оставил на время попытки разговорить спутника и решил просто понаблюдать за ним. Тем более что за ладной фигурой воина можно было наблюдать до бесконечности — он походил на совершенную машину войны, хоть и отличался от московских дружинников. Не было в нем этой показной молодецкой удали, бьющей в каждом движении, в каждой позе. Напротив — движения его были нарочито скудны и экономны, словно вест берег силы перед одним-единственным ударом. При всем желании пока что трудно было определить преимущество или слабину воина с Запада перед кремлевским ратником. Одно было ясно: этот вырос и сформировался в боевую единицу по иным принципам.