Новый Мир. № 1, 2002
вернуться

Журнал «Новый мир»
Шрифт:

30 мая 2001.

Короткая переписка

Он:

Дорогая, ты время и место перевираешь, Очередность событий и города, В пригороде Содома заранее открываешь Еще не рожденным волхвам свои ворота. Неужто факт и число ничего не значат? Неужто вымыслу вовсе удержу нет? Неужто мифы твои с Клио судачат, Перемежая с Ветхим Новый Завет? Не забегай вперед на тысячелетья, А вспоминай подробности. Впрочем, ты Упредила в прошлой записке советы эти Не без присущей тебе затейливой прямоты: «Услышав эхо колокола в посуде, Я точно помню — с какого пригорка звон, А вспоминать — не значит ли, что, по сути, Памяти ты лишен»?

Она:

Жизнь удлинилась, строку разогнав, Дыхание сократив. Более факта, ты полностью прав, Меня привлекает миф. Вышел Иона из чрева кита, Где за трое суток продрог. Я отворю ему ворота, Пускай отдохнет пророк. Белье просушу, напою вином Мускатным, густым на вкус, Пусть он забудется вещим сном Длиною в китовый ус. Пусть снятся ему трое суток Христа. Этот же самый срок Провел Иона во чреве кита И Воскресенье предрек.

23 июля 2001.

Кукловод
И те, кто в пути, И те, кто сидят по домам, Простите меня, простите меня, простите! — Ведь, как ни крути, Мне легче живется, чем вам, — В руках у меня от кукол молящихся нити. Я тот кукловод, Кто, дергая нити строк, Свою заглушает боль, печаль избывает… За целый народ Страдает только пророк, Но где он, которого камнями побивают? Простите меня За остывшие угли молитв — Что взять с кукловода? И все-таки знайте — Что не было дня, Когда бы куклы мои За вас не молились…

29 апреля 2001.

Имена
Я пишу лишь о том, о чем я вслух не рискну, В моем горле слова — словно дрожь по коже, Мой язык в нерешительности ощупывает десну, Потому что мне каждое слово, что имя Божье. Оказалось: у Господа много земных имен — Имена земель и пророков, песков и племен, Певчих птиц имена, имена калик и поэтов, Имена деревьев в лазоревом нимбе крон, Имена далеких морей да и тех предметов, Чей во тьме ореол то розов, то фиолетов. Как же можно такое кому-то высказать вслух, Нарекать Божьим именем здешних имен избыток? Но какой с меня спрос? — жизнь моя — тополиный пух, Тень малиновки, пыль с кукловодных ниток, А вернее всего — обветшалой жалости свиток.

20 июня 2001.

Валерий Попов

Очаровательное захолустье

Попов Валерий Георгиевич родился в 1939 году в Казани, прозаик. В 1963 году закончил Ленинградский электротехнический институт, в 1970-м — сценарный факультет ВГИКа. Печатается с 1965 года, автор многих книг прозы. Живет в Санкт-Петербурге. Постоянный автор «Нового мира».

Глава 1

— Вы знаете, что у Есенина и Зорге был сын?

Я пошатнулся, но устоял. Редактор смотрел на меня пытливо и благожелательно. И это — та работа, которую мне давно таинственно обещали мои друзья, ради которой я сырым летом прогнал свою семью в холодную, дырявую халупу? Работа, которая резко должна была поднять мой имидж, а главное, доход? Не молчи! Какой-то реакции он от тебя явно ждет: если не восторга, то, во всяком случае, признательности. Главное — не сглупить, не задать мелкий, недостойный серьезного специалиста вопрос типа: «А как же у них?..» Сексуальный интерес отметаем сразу: это не тот масштаб. Редактор явно ждет от меня реакции более зрелой. А такие мелочи… Рихард Зорге, насколько я помню, был гением конспирации, так что вполне мог оказаться и женщиной.

— Но это же в корне меняет… многие страницы нашей истории! — изумленно произнес я.

И это была правильная реакция: редактор расцвел. Если уж они приоткрыли некоторые тайны своих архивов, то наверняка не для того, чтобы подогревать в ком-то чахлый нездоровый огонек, а для того, чтобы по-новому осветить нашу историю. Я гордо выпрямился — гордый тем, что мне доверили такое задание.

Но душа скулила где-то в углу. Меня больше волновала сейчас не судьба сына Есенина и Зорге (даже если он существовал в действительности), а моя собственная судьба. Как же я сюда докатился? Ведь когда-то писал все, что мне хочется! Молодость! Дерзость! Жадность! Из этих качеств осталось только последнее, только жадность и удерживает меня пока на ногах, низкий ей поклон.

Но друзья, мои друзья, направившие меня сюда с мудрыми и проницательными улыбками, считают, что я как раз до этого дозрел и больше уже ни на что не способен? Так, видимо. Это конец. И надо принять его мужественно, с улыбкой.

— Мы настояли, — сообщил мне радостно Андре, — и они согласились пустить тебя — именно тебя — в их гнездо!

Но яички тут оказались тухлые.

— Вы даете эту папку мне? — спросил я дрогнувшим от счастья голосом.

— Увы, нет, — после долгой паузы вздохнул он. — Пока еще не имеем права. Слишком многие из перечисленных здесь еще в строю.