Исмаил решил тогда спросить самого пленника, если он сможет встать на ноги после такого ранения. Получить пулю в бок, это вам не ранение в руку или в ногу. Хотя, слава Аллаху, Дина заверила его спустя несколько недель, что русский поправится. Он отобрал у Мурата пару колец, что тот снял с руки этого пленника, и понял, что за него можно смело просить пять тысяч рублей золотом. Хотя, впрочем, можно попробовать и десять. Разве не может стоить этот пленник столько? Речь его, даже в бреду, очень отличалась от речи простых солдат, руки были холеные, не знавшие ручного труда. Значит, непростой человек этот раненый, непростой человек! Ишь, какую важную птицу принес в аул Джамаль. И что только занесло того сюда, в этот маленький горный аул, стоявший так далеко от крепости русских?

Русский был без сознания несколько недель, и Джамаль уже стал опасаться, что тот уже не придет в себя. У раненого первые пару недель была сильная горячка, он метался по постели и бредил, кого-то звал, негромко стонал, тихо плакал. А один раз Джамаль увидел, как русский поймал руку Мадины, утирающую пот с его лба, и поднес к губам, начал нежно целовать. Он заметил, что Мадина покраснела, но руку отняла не сразу, только когда, обернувшись, заметила, что уже в сакле не одна с пленником.

— Он тебе нравится, — мрачно сказал Джамаль, когда они вышли от русского и пошли к основному дому через двор. Он всегда помогал ей в работе, вызывая усмешки у отца. Мадина вошла в их дом два года назад, запуганной девочкой-подростком (она была старше самого Джамаля на четыре года), и так и не смогла привыкнуть к своему мужу, отцу Джамаля. Если говорить начистоту, даже сам Джамаль боялся его, старался лишний раз не попадаться тому на глаза. А уж после той ночной вылазки за пленниками, когда он так недостойно повел себя, и подавно.

Мадина ничего не ответила, только вдруг остановилась посреди двора и посмотрела на него затравленным взглядом. В ее глазах плескался страх маленького зверька.

— Я ничего не скажу отцу. При условии, что ты будешь с ним помнить о своем положении, — сказал Джамаль в надежде ее успокоить. Он понимал, что даже с длинной щетиной на лице этот светловолосый русский выглядел гораздо красивее его старого бородатого отца с черными строгими глазами, вызывающими ужас у слуг и его жен. — Зачем ты сказала ему свое имя?

— Я не говорила, — тихо ответила Мадина. Ее глаза сверкнули странным огнем, но Джамаль не успел разобрать, что именно отразилось в них. — Да и зовет он в бреду не меня. Другую.

Она перекинула через плечи свои роскошные черные косы, поправила покрывало на голове и резко отобрала у Джамаля корзину с лекарствами. Рассердилась, подумал он, глядя, как она, распрямив спину, идет прочь от него.

Наконец, когда на дворе заметно похолодало, Аллах услышал молитвы Джамаля, и русский открыл глаза, смог хоть и тихо, едва слышно, но говорить. Мадина, заметив, что он пришел в себя, сразу же помчалась к Исмаилу, который в это время был в ауле. Бек сразу же пришел к раненому, чтобы узнать его имя.

— Кто ты? — спросил он у русского через переводчика старенького Эмина, что когда-то жил в крепостях у неверных, чтобы найти своего сына, ушедшего из родного аула служить врагу. — Назови свое имя, русский.

Сергей прищурил глаза, оттягивая время. Он прекрасно понимал, зачем его выхаживали все это время, практически вернув с того света, и почему этот высокий чернобородый бек в богато расшитом бешмете, с кинжалом в золотых ножнах на поясе пришел сюда, в эту крохотную саклю, где ему пришлось невольно согнуться, чтобы не упереться головой в потолок.

— Сколько за тебя дадут твои родичи? — тем временем спросил бек через Эмина. — Писать сможешь? Надо о выкупе писать.

Сергей молчал, и бек заволновался, что-то сказал переводчику. Тот поклонился чернобородому, а потом сказал:

— Назови свое имя, русский. Нечего его скрывать. Твои родичи выкуп пришлют, и мы тебя в крепость отпустим. На родину вернешься, к своим. Пиши о выкупе.

Сергей кивнул, давая понять, чтобы ему принесли перо и бумагу. Чем быстрее он разделается со всем этим, тем лучше. Он слышал, что некоторых пленников горцы отдавали обратно после получения денег. Но также слышал, что некоторые так и не возвращались, когда за них был уплачен выкуп, навсегда оставаясь где-то здесь, в горах.

— Переведи ему, — так тихо сказал он переводчику, что тому пришлось наклониться к нему поближе. — Пусть он клянется вашим Аллахом, что отпустит меня, когда привезут деньги. И не только отпустит на свободу, но и жизнь сохранит.

Переводчик озвучил слова Сергею Исмаилу, и тот возмущенно что-то вскрикнул на своем языке. Потом успокоился, погладил бороду и кивнул, принимая условия, навязываемые ему пленником. Он произнес несколько фраз, и Сергей рассмеялся, откинув голову назад.

— Кого ты обманываешь, бек? — спросил он на родном языке бека, изо всех сил сохраняя на лице хладнокровие, когда все его тело пронзала мучительная боль. — Я знаю ваш язык, дорогой. Сталкивался уже с вашим народом. Не повезло тебе в этом. Именно твоему наречию обучили меня несколько лет назад.

Бек зарычал недовольно, потом проговорил глухо:

— Ты хочешь от меня клятвы, урус? Клянусь Аллахом, что ты уедешь из моего аула живым и невредимым, после того как я получу деньги за тебя. Ты доволен?

— Нет, — покачал головой Сергей. — Не так. Клянись, что живым доеду до русской крепости. Только так и не иначе.

— Ты злишь меня, урус! Но я сдерживаю себя исключительно из-за того, что ты сохранил жизнь моему единственному сыну, — при этих словах в голове Сергея всплыли испуганные широко распахнутые глаза мальчика. — Я соглашусь на твою клятву. Надеюсь, что ты действительно непростой человек у себя на родине, и я не зря смиряюсь сейчас.