Принципы семейных отношений распространялись и на сельскую общину. Последняя с середины первого тысячелетия до н. э. стала фундаментом деспотической государственности. К эпохе Чжаньго имущественное неравенство, частная собственность на пахотную землю, присутствие чужаков являлись нормой жизни древней китайской деревни. От раннеханьского периода дошли упоминания о разделении деревенских жителей на богатых, живших «по правую сторону от деревенских ворот», и бедных, живших на левой стороне [Ёсинами, 1978, с. 33]. В источниках различаются предводители общины – «отцы-старейшины» (фулао) и подчиненные им «сыновья и младшие братья» (цзыди). Несмотря на значительное имущественное расслоение внутри раннеханьской деревни, общинные традиции еще не были до конца подорваны. К концу III в. относится известие о клане Жэнь, члены которого держались следующих правил: «То, что не было получено с собственных полей и от своих домашних животных, нельзя было употреблять в качестве пищи и одежды. До окончания общих работ никто не мог пить вино и есть мясо. Поэтому [клан Жэнь] слыл образцом для всей округи» [Chu T'ung-tzu, 1972, с. 260].

Коллективизм, подобный описанному выше, очевидно, был большой редкостью для своего времени, но упоминания о взаимопомощи и совместных действиях членов общины в ханьских источниках довольно часты. Например, когда жена некоего Ли Чуна (I в.) потребовала, чтобы ее муж отделился от своих братьев, тот предложил, как нечто само собой разумеющееся, «спросить общее мнение мужчин и женщин деревни» [Хоу Хань шу, цз. 71, с. 23а]. Раннеханьский деятель Чэнь Пин в молодости во время общинных празднеств «делил мясо на строго равные порции», за что заслужил похвалы от старейшин деревни [Хань шу, цз. 40, с. 12б].

Деспотическое государство, узурпировав общинную собственность и эксплуатируя крестьянские общины, само выступало как высшее воплощение общинного единства. Это наглядно отражалось в имперском идеале «великого поравнения» (тай пин), обозначении свободных общинников термином «поравненный народ», в отождествлении подданных с членами верховной государственной общины. Внутриобщинная иерархия получила официальную санкцию в виде системы рангов знатности, причем ханьская династия признавала прерогативы фулао и оказывала им особые знаки внимания. Магия императорской власти, продолжавшая традиции общинно-родовой религии, благотворительные пожалования двора простому народу и даже высшим чиновникам (которые около половины своих доходов получали в качестве личного дара императора) были составной частью имперского мифа.

Роль крестьянской общины как основы деспотического государства и наличие в ней отношений господства и подчинения – очевидные факты. И тем не менее проблема характера общины и степени ее социального расслоения до сих пор остается предметом дискуссии. Часть исследователей находит в ханьской деревне азиатскую общину, где мелкие крестьянские хозяйства, по существу, не имели самостоятельности. Большинство – и с большим основанием – говорят о соседской общине, базировавшейся на мелком крестьянском землевладении [Ёсинами, 1978, с. 155]. Что же касается оценки социального развития ханьской деревни, то она зависит в конечном счете от определения соотношения и взаимодействия мелкокрестьянского уклада с крупным землевладением. Концентрация земельной собственности получила широкий размах еще в доимперскую эпоху. Позднее, в ханьском Китае, приобретение земли было не только надежной и респектабельной, но и выгодной формой помещения капитала благодаря низким ставкам поземельного налога. Формально осуждаемая имперской идеологией жажда умножения земельного богатства была настолько свойственна верхушке ханьского общества, что хронисты писали как о редком образце бескорыстия и скромности о конфуцианском ученом, который «все раздавал родственникам, поля его не расширялись» [Хань шу, цз. 88, с. 14а].

В источниках встречается широкий спектр терминов, обозначающих могущественную верхушку местного общества. Большинство из них выражает идею общности по родственному признаку – таковы понятия «могущественный клан» (хао цзу), «старый клан» (цзю цзу), «большая фамилия» (да син), «именитая фамилия» (чжу син) и т. п. Иногда речь идет о богатых или просто «могущественных и выдающихся» (хао цзе) домах. Расплывчатость приведенных определений – сама по себе примечательный исторический факт, которому еще предстоит дать объяснение. Материалы источников практически не дают четкого представления о социальном лице провинциальной элиты ханьской империи; более того, это лицо может резко, подчас неузнаваемо меняться в разные исторические моменты.

Ввиду отмеченных трудностей изучение «сильных домов» удобнее начать с конкретного свидетельства их организации и быта. Классическое описание «сильного дома», относящееся к рубежу новой эры, содержится в биографии Фань Хуна, уроженца Наньяна. Фани, сообщается там, были «выдающейся фамилией округи. Отец [Фань Хуна] по имени Чжун и прозвищу Цзюньюнь, а также его предки были искусны в земледелии, любили торговать. Чжун по натуре был мягок и добр. [В его семье] держались правила владеть имуществом совместно тремя поколениями. Дети утром и вечером выражали свое почтение старшему, словно в государственной управе. Чжун управлял хозяйством так, что ничего не оставалось неиспользованным. Рабам он дал подходящую для каждого работу. Поэтому он смог добиться, чтобы высшие и низшие усердно трудились, а доходы умножались с каждым годом. Распахав новь, он расширил свои земельные владения от трехсот с лишним цинов (1 цин равнялся 11,4 а. – В. М.). Все построенные им здания имели двойные залы и высокие покои. Были у него озера и оросительные каналы, рыбные пруды и выгоны для скота. В чем бы ни возникла нужда, всего появлялось в достатке. Как-то он захотел изготовлять домашнюю утварь и сначала насадил катальпу и лаковое дерево. Люди насмехались над ним, но через несколько лет он извлек большую пользу из сделанного. Тогда [все насмешники] пришли к нему с извинениями. Богатство его выросло до 100 млн. монет. Он облагодетельствовал родственников и распространил милость на жителей округи. Сыновья его дочери, братья из рода Хэ, поспорили из-за имущества. [Фань Чжун] стыдясь этого, подарил им два цина земли, чтобы уладить ссору. В уезде восхищались им и выдвинули на должность саньлао» [Хоу Хань шу, цз. 32, с. 1а-2а].

Столь подробным описанием хозяйства местного магната мы обязаны счастливой случайности. Будучи земляком основателя позднеханьской династии Лю Сю и дядей его супруги, Фань Хун не мог похвастаться заслугами своих предков, и летописцы решили восполнить этот пробел панегириком хозяйственной сноровке его отца, для конфуцианской агиографии совершенно необычным. Судя по приведенному отрывку, экономически семейство Фаней ориентировалось на самообеспечение и, видимо, продажу излишков5. Свои усадьбы Фань и ему подобные не стеснялись сравнивать с государством. Предводители «сильных домов», судя по источникам, могут представать одновременно рачительными хозяевами и бессребрениками, добрыми семьянинами и любителями удалых забав вроде лошадиных скачек или петушиных боев, своевольными воинами и учеными-начетчиками6. Экономическое господство и бескорыстие, авторитаризм и забота о подчиненных являются типичными компонентами образа местного магната в дошедших до нас описаниях. Рассмотрим основные черты организации «сильных домов» на более широком материале.

Термины «большая фамилия», «могущественный клан» предполагают внушительные размеры такого родственного объединения. В качестве ядра «сильных домов» фигурирует патронимическая организация цзунцу, которая формально включала в себя всех имевших общего мужского предка родственников до пятого колена. На практике речь шла о группе семей, имевших общую фамилию, живших по соседству и сознававших свое родство. Численность кланов была различной – от нескольких десятков до ста и более человек. Например, когда Ли Тун, земляк и сподвижник Лю Сю, поднял мятеж против Ван Мана, местный правитель казнил 64 человека из его клана [Хоу Хань шу, цз. 15, с. 3а]. Клан чиновника Лу Кана (конец II в.) насчитывал более 100 человек, клан его современника Ма Чао, по утверждению последнего, – свыше 200 [Саньго чжи, цз. 36, с. 9а; Хоу Хань шу, цз. 31, с. 27а].