Позицию Гунсунь Цзаня в той или иной мере разделяли и прочие региональные лидеры, охотно пользовавшиеся услугами богатых купцов. Тем не менее экстремизм Гунсунь Цзаня в отношении «добрых ши» был исключением. Гораздо чаще можно наблюдать, как военачальники привлекают ши и заигрывают с ними.

Так, во владениях независимого правителя Ляодуна Гунсунь Ду образовалась большая колония ши, бежавших из охваченного войнами Хэбэя. На другом конце Китая Лю Бяо зазывал в Цзинчжоу «славных мужей» из центра и учредил у себя конфуцианскую академию, в которой находилось более трехсот ученых. Милостиво обходились с бежавшими от смуты ши и властители Цзяннани. То же самое в еще большей степени было свойственно Юань Шао и его окружению.

Однако ши на каждом шагу могли убедиться в том, что гостеприимство военных гегемонов имело жесткие границы. О Юань Шао и Лю Бяо хронисты пишут в совершенно одинаковых словах, называя их людьми «с виду благочестивыми, а в душе злобными» [Саньго чжи, цз. 6, с. 26а, 37б]. Эти отзывы, как и приведенный выше памфлет Го Цзя, обнажают изнанку отношений военных вождей и ши – их взаимное недоверие и подозрительность, небезосновательные с обеих сторон.

Юань Шао хладнокровно казнил посланных к нему Дун Чжо для переговоров «чистых мужей», своих вчерашних единомышленников [Хоу Хань шу, цз. 74а, с. 4а-б].

Лю Бяо, сам начинавший карьеру как «славный муж» Шаньяна, жестоко расправился с несколькими, возможно, чересчур строптивыми учеными, после чего, по отзыву хрониста, «все ши в Цзинчжоу почувствовали себя в опасности» [Саньго чжи, цз. 21, с. 15б].

Сунь Цюань предал смерти ученых Шэнь Ю, вздумавшего насадить в его ставке нравы «чистой» критики, и Шэнь Сяня, названного его другом Кун Жуном высшим авторитетом среди «рассуждающих ши в Поднебесной» [Вэнь сюань, с. 581; Саньго чжи, цз. 47, с. 2б-3а].

Дать общую оценку позиции ши в новых условиях не просто. Ни твердого статуса, ни четкой программы они не имели, и их единство основывалось на весьма расплывчатом осознании причастности к общему кругу ценностей. Кажется, что многое, если не все, зависело от их индивидуального решения или... невозможности принять его. Друзья и даже члены одной семьи легко расходились по разным лагерям, а будучи вместе, могли иметь разные политические симпатии.

Применительно к ши говорить, в сущности, приходится не о программе определенного социального слоя, но о двух линиях политического поведения. Одна из них заключалась в активном сотрудничестве с новыми военными режимами и настойчивом утверждении жизненных ценностей ши. Другая – в пассивном неприятии власти, «внутреннем отшельничестве».

Обе линии иногда предстают в источниках довольно отчетливо. Так, известные ученые из Бэйхая Шао Юань и Гуань Нин вместе укрылись от смуты у Гунсунь Ду. Шао Юань, сообщает его биограф, «был по натуре тверд и прям, чистыми суждениями оценивал других, мерил себя» и тем вызвал нерасположение властителя Ляодуна. Гуань Нин советовал другу изменить поведение, чтобы не навлечь на себя беды. Сам он пользовался благосклонностью Гунсунь Ду и на аудиенциях в его ставке «говорил только о канонических книгах, никогда не касался текущих событий» [Саньго чжи, цз. 11, с. 23а]. Оба обладали огромным авторитетом: Гуань Нин стал первой величиной в тамошней колонии ши, а Шао Юань, поспешивший вернуться во внутренний Китай, заслужил от Гунсунь Ду лестный отзыв: «Белый журавль в облаках. Такого не поймаешь сетью для перепелок» [Шишо синьюй, с. 108].

Многие ши, ощущавшие свою ненужность в ставках региональных владык, мечтали о простоте и естественности отшельнической жизни. Тот же Гуань Нин и другие видные ученые из его окружения занимались благотворительностью в окрестных деревнях и конфуцианским воспитанием их жителей [Саньго чжи, цз. 11, с. 23а]. Так же поступали и некоторые авторитетнейшие «славные мужи» Цзинчжоу.

Новая обстановка заставила современников по-иному, чем прежде, взглянуть на практику персональных оценок. В те годы появился термин «чистые беседы» (цин тань), первые упоминания о которых относятся ко временам диктатуры Дун Чжо. Один из сановников Дун Чжо, обсуждая силы вождей восточной коалиции, говорил о тогдашнем правителе Юйчжоу Кун Гунсюе, что тот умеет «вести чистые беседы, возвышенно рассуждать, своим дыханием может оживить мертвое, умертвить живое, но не обладает талантом полководца» [Хоу Хань шу, цз. 70, с. 2б].

Как явствует из комментария, речь идет именно о критических оценках людей и событий, что позволяет в данном контексте считать «чистые беседы» синонимом «чистых суждений». Приведенному высказыванию, однако, свойствен оттенок иронии, противопоставление субъективного мнения Кун Гунсюя реальной действительности, где все решает военная сила. Возможно, ощущение бесполезности морализирования в новых условиях как раз и побудило современников говорить не о «чистых суждениях», а о «чистых беседах». Эта догадка подтверждается еще одним упоминанием о цин тань, связанным с именем другого члена восточной коалиции – Цзяо Хэ, который проводил время в «чистых беседах», но не умел навести порядок в своих владениях и пал жертвой собственной беспечности [Саньго чжи, цз. 7, с. 13б].

Крушение прежних надежд, атмосфера всеобщей подозрительности и страха не оставила выбора и «славным мужам». Презрев боевые лозунги своих предшественников, они последовали принципу Чэнь Ши: «Хорошее относить на счет других, в плохом винить себя».

Бэйхайский ши Хуа Синь, служа у себя на родине, в дни отдыха запирался дома и «беспристрастно рассуждал, никогда не обижая других» [Саньго чжи, цз. 13, с. 10б].

Один из «славных мужей» Цзинчжоу Сыма Хой, опасаясь коварства Лю Бяо, «никогда не высказывал суждений» и отзывался о других только хорошо, не обсуждая их достоинств и недостатков. Когда жена упрекнула его в чрезмерном благодушии, он с улыбкой ответил: «И ты тоже сказала хорошо!» [Шишо синьюй, с. 16]. Разговорчив Сыма Хой был в другом месте и, вероятно, по другим поводам. Сохранилось известие, что он владел тутовой плантацией и за сбором шелковых коконов дни напролет, забыв о еде, беседовал со своим другом Пан Гуном [Бэйтан шучао, цз. 98, с. 4а].