Говорим мы здесь об этом не для того, чтобы выставить описанное в неприглядном свете. Наоборот, заслуживает признания то, что режим, способный, как показал опыт Сталина, загонять целые народы и классы в концлагеря, этого не делает. Есть в третьем мире страны, где описанное, вероятно, представляется заманчивым. Но провозглашать все это грандиозными социалистическими завоеваниями оснований нет.

Ибо весь смысл принудительно установленных номенклатурой для массы рядовых трудящихся СССР характера и масштабов потребления состоит в одном: в том, чтобы удерживать на минимальном уровне продолжительность необходимого рабочего времени. Заклейменный Марксом, такой метод увеличения относительной прибавочной стоимости, неприменимый ныне в странах Запада, с успехом используется советской номенклатурой.

Пытливая марксистско-ленинская мысль номенклатуры привела к открытию нового, не предвиденного Марксом способа увеличения прибавочной стоимости. Номенклатура скромно молчит об этом обогащении марксистской политэкономии, но здесь нужно о нем сказать.

Дело в том, что, анализируя эксплуатацию при капитализме, Маркс не сталкивался с отсутствующей при этом строе проблемой кризиса недопроизводства. Поэтому он не мог обнаружить ту дополнительную возможность эксплуатации, которую такой кризис предоставляет хозяевам. Для социализма же Маркс, как мы видели, предсказывал перепроизводства — и не предсказывал эксплуатации.

Маркс начинает свой анализ капиталистической эксплуатации с того, что устанавливает: в процессе производства создаются товары. Вопрос о том, для кого они предназначены, Маркс не считает нужным рассматривать: писавшему свой труд в капиталистической Англии автору «Капитала» и без того ясно, что они изготовляются для массы потребителей. Ему столь же ясно, что и производство средств производства преследует в конечном счете ту же цель — удовлетворение платежеспособного спроса потребителей; ведь только сбыв произведенный товар, капиталист получит деньги, реализует тем самым прибавочную стоимость и сможет вложить новые средства в расширение производства.

Соответственно Маркс вывел свою знаменитую общую формулу капитала: «Деньги — товар — деньги» (Д — Т — Д1), где Д1 обозначает сумму денег, возросшую за счет реализованной прибавочной стоимости. Маркс не подумал о том, что формула годна не для всякого, а только для капиталистического производства, неразрывно связанного с гневно обличенным буржуазным торгашеством. В обществе же, где такое торгашество выжжено каленым железом, дело обстоит иначе.

Номенклатуре нет нужды сбывать произведенную продукцию, чтобы реализовать прибавочную стоимость. В противоположность капиталисту ей ведь не нужно получать от кого-то деньги — в ее руках государство, и она сама печатает дензнаки по своей потребности.

Поскольку весь продукт труда достается государству, то есть номенклатуре, прибавочная стоимость, естественно, оказывается в ее распоряжении, причем прямо в той форме, в какой номенклатура пожелает ее получить и соответственно включить в производственный план. В этих условиях задача номенклатурного предпринимателя — государства — состоит уже не в том, чтобы, подобно торгашам-капиталистам, производить для нужд покупателей, а в том, чтобы производить прямо для своих собственных классовых нужд.

Это отнюдь не нужды массы обычных потребителей. Немногочисленный класс номенклатурщиков может быстро насытиться до отвала товарами личного потребления самого лучшего качества — главным образом за счет импорта или товаров, изготовляемых на экспорт.

Выше уже говорилось о том, какая продукция соответствует классовым потребностям номенклатуры: продукция тяжелой и в первую очередь военной индустрии. Поскольку же класс номенклатуры как владелец сверхмонополии советского народного хозяйства может по своему усмотрению решать, сколько чего должно быть произведено, и поскольку производственные возможности плановой экономики реального социализма существенно урезаны тенденцией к сдерживанию развития производительных сил, номенклатура готова была бы все производственные мощности без остатка употребить на удовлетворение своих нужд. Сделать это невозможно, так как население страны нуждается в товарах народного потребления. Поэтому номенклатура вынуждена планировать производство и этих товаров. Но она рассматривает такое производство как чистый убыток для себя и как уступку населению.

Это существенное обстоятельство, которое читателю несоциалистических — да и социалистических — стран надо понять, ибо только тогда ему перестанет представляться загадочным хронически плачевное состояние легкой промышленности и сельского хозяйства в СССР. Только тогда он перестанет выражать недоумение: как это страна, запускающая космические ракеты в дали Солнечной системы, до сих пор не может наладить производство приличной обуви? Как это страна, стоящая по размеру посевной площади на первом месте в мире и имеющая многовековые традиции сельского хозяйства, стала крупным импортером сельскохозяйственных продуктов и каждый год регулярно закупает хлеб за границей? Когда же читатель осознает, что легкая промышленность и в значительной мере сельское хозяйство рассматриваются номенклатурой лишь как неизбежное зло, как уступка рабочей силе и расходы на эти отрасли урезаются до предела, тогда для него картина развития советской экономики станет значительно более ясной.

«Но почему это уступка? — спросит западный читатель. — Можно понять, что уступкой государства-предпринимателя является повышение заработной платы или снижение розничных цен на товары массового потребления. Но коль скоро государство выплатило работникам зарплату, какая же разница, на что они ее истратят?».

А вот советские люди понимают: разница есть. Западный читатель привык: были бы только деньги, а купить на них всегда все можно. Советский человек знает: нет, нельзя. Поэтому он гораздо лучше читателя из несоциалистического мира сознает, что людям-то нужны для жизни не денежные бумажки сами по себе, а приобретаемые на них товары.