Но он не отступал. Заставлял вспомнить.

– Ты забрала их деньги, – сказал он. – Деньги, которые они считали своими.

– Какие деньги? – все еще ничего не понимала она.

– Большие.

– Много, да? – уточнила растерянно.

– Семьсот тонн баксов.

– Чего? – окончательно растерялась она.

– Семьсот тысяч долларов. Вы бомбанули какого-то татарина…

– Вы – это кто?

– Ты и эти двое.

– Я их вообще не знаю! – запротестовала она.

– Вы бомбанули татарина…

– Какого еще татарина? – она поморщилась, как от зубной боли.

Он пожал плечами:

– Татарин. Из Татарстана. Из какой-нибудь Казани.

Казань?!

Она ужаснулась.

– Что?! – быстро спросил он.

Консул ей сказал в больнице, что в мертвый город Кайя она приехала на машине, которую арендовал предприниматель из Казани. И тот человек исчез. Только следы крови после него и остались.

– Нет! Это все неправда! – пробормотала она, цепенея от осознания того, как снова плотно прилегают друг к другу факты, излагаемые этим парнем. – Я не брала никаких денег! И я здесь никого не знаю!

Но почему находятся подтверждения тому, о чем он ей рассказывает? Она хотела обнаружить хоть что-то, что окажется неправдой. Что-то твердое, на что она сможет опереться, чтобы в этой трясине не пропасть. Она все глубже увязала в болоте собственного беспамятства и лихорадочно искала ту кочку, твердость которой можно ощутить, выползти на эту твердь из трясины и хоть немного отдышаться, собравшись с силами.

– Знаешь что? Мы сейчас позвоним туда! – вдруг осенило ее.

Она раскрыла фотоальбом на заложенной банкнотой странице.

Снимок на фоне стамбульского магазина. И на входной двери читается номер телефона.

– Ты говоришь, что я там работала…

– Это ты заложила страницу банкнотой? – вдруг спросил собеседник и взял стодолларовую купюру в руки.

– Да, – ответила она невнимательно.

А он заинтересовался. Разглядывал банкноту. Она была новехонькая. Ее даже не перегибали ни разу. Прежде она хранилась между страниц путеводителя. Парень достал из своего бумажника еще одну стодолларовую бумажку. Сравнил две банкноты.

– Месяц назад ты приехала в Стамбул, – сказал он задумчиво. – Когда мы встретились, ты дала мне тысячу долларов. Помнишь?

– Нет.

– Конечно, нет, – произнес он спокойно. – Ты дала мне их будто бы взаймы, но сказала, что отдавать не обязательно. Фактически подарила. И я понял, что у тебя откуда-то появились деньги. Вот эти сто долларов, – взмахнул банкнотой, – из той тысячи. А вот этот стольник – твой.

Он посмотрел на собеседницу так, будто наконец уличил ее в обмане. Но она не понимала.

– Ну и что? – спросила она.

– Посмотри на номера банкнот. Они различаются только последними цифрами. Эти банкноты – из одной пачки. Теперь ты веришь мне? Веришь тому, что мы с тобой давно знакомы? Что ты приезжала месяц назад в Стамбул? И что денег у тебя было так много, что ты запросто подарила мне тысячу баксов?

Она взяла банкноты в руки. Он не солгал. Одинаковые номера. Только последние цифры различаются.

Она закрыла ладонями лицо и разрыдалась.

Гладь воды в травертине была абсолютно неподвижной и потому казалась огромным зеркалом, которое положили на площадку белой окаменевшей соли. В этом зеркале отражалось звездное небо. И огоньки домов внизу, в долине, тоже можно было принять за отраженные звезды.

– Красиво, – сказал он.

– Я здесь была вчера.

– Днем?

– Нет, тоже ночью.

– Не боялась?

– Нет, мне сейчас лучше, когда я одна.

Потому что любой из встреченных ею людей может оказаться ее знакомым, которого она сама не помнит. Он понял, что она хотела сказать. Ей сейчас лучше, когда вокруг – совсем никого.

– Ужасное чувство, – сказала она задумчиво. – Когда человек тебя помнит, а ты его – нет.

Перевела взгляд на огоньки, дрожащие в долине. Передернула плечами, словно ей вдруг стало зябко. Он заметил это, придвинулся, обнял за плечи, согревая своим теплом. Она не отстранилась.

– Я сейчас подумала, – прошептала едва слышно, – что, может быть, меня вчера здесь не было? И мне только кажется, что я сидела здесь одна, купалась в этой вот воде, а потом долго-долго спускалась вниз босиком.