Оглоедов нервно хрустнул пальцами. Это оказало огромное влияние на формирование мировоззрения гражданина Урузмяна.

– Хотя то, что вытворяет Сабадаев, – это вообще беспредел, – сказал Урузмян. – Ну вот зачем он это все затеял? Зачем людей обманывает? Этого я не понимаю!

Он преданно заглянул в глаза Оглоедову.

– Молодец, – оценил Оглоедов. – Стараешься.

– А теперь-то Сабадаев что собирается делать? – спросил я.

– В смысле? – услужливо осведомился Урузмян.

– Ему сейчас и в пансионате неспокойно.

– А, вы об этом, – сказал догадливый Урузмян. – Да, припекло его здорово. Ну, теперь сами видите: драпать он собрался.

– Куда?

– Не знаю, – клятвенно произнес мой собеседник. – Нам он не докладывает. У нас служба такая: делаем, что велят.

– А что велят?

– Сами видите. Заложников – по разным адресам…

– Куда именно?

– Вас – в соседнюю область. Там деревушка заброшенная есть…

– Про меня – не надо. Я здесь, и моя деревушка уже отменяется. Вот второго заложника – куда? Того, которого передо мной увезли.

– Я не знаю.

Тут Оглоедов снова сердито хрустнул пальцами. Урузмян вздрогнул так, будто услышал оглушительные раскаты грома.

– Я правда не знаю! – всполошился он, испуганно глядя на оглоедовские кулаки. – Сабадаев нам порознь приказы отдавал! Он скрытный очень! Сволочь! – совершенно неожиданно завершил свою тираду Урузмян.

Кажется, он досадовал на своего скрытного шефа, осторожность которого не позволяла ему, Урузмяну, сделать нам приятное, рассказать все как есть на самом деле.

– Значит, одного заложника увезли, – сказал я. – Второй заложник – это я. Третий остался в пансионате… Это я про журналиста говорю… Еще в пансионате есть заложники?

– Нет.

До Магометыча они так и не добрались. Хоть это радует.

– Вот привез бы ты меня на место, – продолжал я. – Дальше что ты должен сделать?

– Сабадаеву сообщить.

– А он здесь так и сидел бы?

– Ну, наверное, – не очень уверенно ответил Урузмян.

– Чего же ему тут сидеть, если ему уже припекает, – уловил я несоответствие. – Если он при мне сказал, что в заложниках нас продержат до тех пор, пока вы все не разбежитесь.

– А и правда! – озадаченно сказал уроженец Еревана. – Сабадаев, значит, и сам хотел сбежать?

Он посмотрел на меня удивленно, словно вопрошая: что же это такое творится, люди добрые? Пока я буду с заложником в деревне сидеть, мой босс – фью-ю-юить! – и на Канары!

Мне нечем было его утешить. В отношении Сабадаева я не питал иллюзий.

– Вот гад! – сказал Урузмян в сердцах. – Ну что за шакал!

Он чуть не плакал. Он служил, как мог, а его предали.

– А что же Мария? – вспомнилось мне.

– А что Мария? – невнимательно отозвался Урузмян, больше занятый своими переживаниями, чем общением со мной.

– Там, в пансионате, есть еще Мария. И ее детишки. С ними-то как? Что Сабадаев может учудить? Какие у него в отношении Марии планы?

Урузмян хлопал ресницами, и мне показалось, что он никак не возьмет в толк, о чем это я.

– Он искал Марию, – попытался я донести до него свою мысль, – и вот наконец нашел. Что теперь? Искал-то он для чего? Чтобы расправиться?

– С кем расправиться? – совсем уж растерялся Урузмян.

– С Марией, ясное дело! – сказал я в сердцах. – Ну чего ты дураком прикидываешься?

Оглоедов сжал кулаки и придвинулся к подследственному. Подследственный, поняв, что через секунду он превратится в пострадавшего, торопливо произнес:

– Я правда не понимаю! Вот хотите – поклянусь?

Я вздохнул, представив эту пионерскую клятву.

– Ну почему вы мне не верите! – заканючил Урузмян. – Хоть объясните мне, про что разговор!

– Мария пряталась здесь, в пансионате, – сказал я, пытаясь добросовестно все разложить по полочкам, чтобы собеседнику было понятнее. – Она не хотела, чтобы Сабадаев ее нашел. Но он все равно каким-то образом здесь оказался. Оказался – зачем? Он убить Марию хочет?