Угадав в Мартынове самого главного, Оглоедов доложил:

– Вот! Задержали сегодня ночью!

И чтобы было понятнее, о ком это он, Оглоедов взял Сабадаева за шиворот и приподнял над землей, отчего тот стал похож на щенка, которого за загривок держат на весу.

– Да, – уважительно сказал Мартынов, вспомнив, видимо, и мои слова об Оглоедове. – Впечатляет!

Я слышал, как Мартынов допрашивает Сабадаева.

– Оружие у твоего дружка есть? – спрашивал Мартынов.

– Нет.

– Ты хорошо это помнишь? Ничего не забыл? Если мои ребята в дом полезут, а твой дружок в них стрельнет, я на тебя тогда сильно рассержусь.

– Нет у него ничего, – отвечал мрачный Сабадаев.

– А про заложников – это он просто пугает?

– Ну как же это пугает! – нервно не соглашался Сабадаев и смотрел с тоской на маячившего неподалеку Оглоедова. – С заложниками Гоша что угодно может сделать.

– Шутишь?

– Какие уж тут шутки! Его если перемкнет – он маму родную не пожалеет.

– Ты бы предложил ему не чудить, – посоветовал Мартынов.

– Не послушает, – покачал головой Сабадаев.

– Зря не хочешь нам помочь, – попенял собеседнику Мартынов. – Ты сейчас как тимуровец должен – одни только добрые дела делать. Тогда тебе зачтется. А не будешь нам помогать – срок намотаем на полную катушку.

– Я бы с радостью! – с отчаянием в голосе доложил Сабадаев. И мне почудилось даже, что он сейчас руки к груди клятвенно прижимает. – Но он правда не послушает! Если он заложников взял, это значит, что у него уже совсем шифер с крыши сдуло!

Помрачневший Мартынов увлек за собой здоровяка в камуфляже, командовавшего приехавшими в автобусах бойцами, и какое-то время с ним совещался. До меня долетали только отдельные слова: «переговоры», «психолог«, «снайпер», «на поражение».

Потом Мартынов и здоровяк ушли к пансионату. Сабадаева заперли в автобусе и приставили охрану. Я направился следом за Мартыновым. Никто мне не препятствовал.

Бойцы уже оцепили здание пансионата и, похоже, были и внутри здания, но Мартынов оставался снаружи. Он стоял в нескольких метрах от стены здания, напряженно всматривался в одно из окон второго этажа. Где-то там и прятался, наверное, окончательно сбрендивший странный человек по имени Гоша, с которым я когда-то пил водку и в тот момент представить себе не мог, что нелепый этот Гоша способен взять кого-нибудь в заложники.

Вдруг окно на втором этаже распахнулось, и оттуда выглянул Гоша. Едва увидев его, я понял, что имел в виду Сабадаев, когда говорил, что, если Гошу переклинило, – дело плохо и помочь уже ничем нельзя. У него был диковатый вид чрезвычайно возбужденного пациента психбольницы. Он зыркнул по сторонам безумным взглядом затравленного зверька, обнаружил присутствие вооруженных людей и закричал, захлебываясь от переполнявшей его злости:

– Не вздумайте! Даже не пытайтесь! Всех убью и себя убью!

Он визжал на такой высокой ноте, что хотелось заткнуть уши и ничего этого не слышать.

Мартынов, как я видел, хотел было что-то сказать, вступить в переговоры с распсиховавшимся не на шутку Гошей, но не успел. Гоша вдруг предъявил имеющийся у него аргумент – насмерть перепуганного мальчонку, которого он держал за шиворот, а в следующее мгновение Гоша свободной рукой ударил по оконному стеклу, полетели осколки, он схватил один из них – длинный и узкий, как нож, и теперь и без слов было ясно, что своим оружием Гоша воспользуется без раздумий, едва только к нему кто-то попытается подступиться.

– Я смогу! – визжал Гоша. – Я сделаю это!

Он отступил от окна и исчез так же стремительно, как и появился. Я видел, как играют желваки на мартыновском лице. Мартынов увидел Гошу, и Гоша ему не понравился.

– Давайте я попробую, – предложил я Мартынову.

Мартынов посмотрел на меня так, словно видел впервые в жизни и вообще недоумевал, как это я здесь оказался.

– Я его знаю, – упорствовал я. – Мы даже общались немного. Может быть, он меня вспомнит.

А в это время совсем недалеко, за ближайшим кустом, мелькнул боец в камуфляже и со снайперской винтовкой в руках. И я вдруг обнаружил, что никуда он из-за этого куста уходить не собирается и уже можно понять, что там и будет огневая позиция снайпера.

– Женя, ты иди к автобусам, – пробормотал Мартынов, невнимательно глядя куда-то мимо меня. – Жди меня там. Я сейчас приду, и мы с тобой это обсудим. Хорошо?

Ему было совсем не до меня, я видел. Он попросту меня выпроваживал, как уводят с крестьянского двора городского ребенка, которому не надо видеть, как сейчас на этом дворе будут резать кабанчика. Здесь готовилось убийство, и все знали, что сейчас будут убивать, вот только осталось посторонних выпроводить, чтобы под ногами не путались, а потом уж можно будет и кровь пустить.