Уважаемый этот квартал однажды, как гром среди ясного неба, постигла беда в лице молодежной ватаги, которая обосновалась с большим шумом в одном из домов, в этом затоне тишины.

Они сразу же стали самой горячей темой разговоров жителей квартала.

– Кто они такие? Покупают самые дешевые продукты в бакалейном магазине. Не платят за квартиру. Какой-то еврей-филантроп дал им это жилье. Ясно, зачем это сделал: провоцировать добропорядочных германских граждан. Таков он, характер евреев с давних времен – раздражать и лишать покоя окружающих их коренных жителей.

Минхен и Паулинхен тяжко вздыхают.

Эта молодежь! Никакие протесты их не колышут, даже самые настойчивые. Обретаются здесь и ведут себя, как им заблагорассудится – чубастые парни и девки, дикари и дикарки, нет у них денег даже на прически, шляются по мостовым в ботинках с острыми гвоздями на подошвах, оставляют грязные следы на навощенных камнях. Странные существа, для которых чуждо уважительное поведение уроженцев страны. У девиц юбки выше колен, парни в шортах и в холод и в жару, в будни и праздники. Рукава закатаны, будто они собираются боксировать. А иногда вся ватага одевается в одинаковые одежды, раздражающие глаза. Откуда у них эти серые рубахи? Недостаточно им этой серости, так еще надевают на шею черные галстуки, как будто несут по кому-то траур. Ходят по улице, взявшись за руки, поют и свистят, хохочут и орут, или как ненормальные мчатся на велосипедах, так что ни о каком трауре не идет речь. Сажает велосипедист одного дружка спереди, другого – сзади, и мчится эта троица с криками и улюлюканьем, нарушая все законы. Так ведут они себя в этом аристократическом квартале, обитателей которого бережно чтит вся Германия и желает им всяческих благ.

– Кто вы? – спросил их один из жильцов дома, изображая на лице терпеливую улыбку.

– Евреи! – ответил молодой дикарь, как будто он китайский император.

Евреи, Господи, Отче наш! И еще этим так гордиться.

Весь квартал воротит нос от этих наглецов. Жильцы проходят мимо них, как будто это пустое место, и все псы лают на них. Но все это не производит на них никакого впечатления, ибо они варятся в собственном соку и ведут себя так, словно не жильцы квартала их бойкотируют, а они бойкотируют этих уважаемых жильцов. Беллу, вошедшую в шумную квартиру, встречает взволнованным лаем комнатная собачонка Пилинхен. Голоса ребят слышны на улице. Компания собралась на кухне и ведет спор, в центре которого Кира Москат, и они все вокруг нее, как цыплята вокруг наседки. В центре кухни огромная картина, на которую наталкивается каждый входящий. Картину пишет Ромео к празднику Ханука. Пока не понятно, что художник собирается изобразить на полотне: густой лес ног без тел, и каждая нога, как электрический столб. Ромео погружен в творчество. Друг его Джульетта изучает полотно, обходя его со всех сторон. Джульетта – имя женское. Но в данном случае его носит парень с взлохмаченной шевелюрой и тощей фигурой, и настоящее его имя – Йоселе. Ромео и Джульетта – друзья. Всегда пикируются и острят – один по поводу другого. Потому их и прозвали именами вечных любовников.

– Я очарован, – говорит Джульетта, приблизив лицо вплотную к картине.

– Верно, – говорит Ромео, – я сумел добиться успеха. Получилось очень красиво.

– Несомненно, – кивает Джульетта. – Потрясающе! Я всегда очарован вещами, которых не понимаю.

– Тут, внизу думаю добавить атомы мозга, – Ромео поднимает кисть, капля алой краски стекает и разливается лужей на ботинке Джульетты, но он не обращает на это внимания. Он увидел Беллу, замершую у кухонной двери и следящую за ними со стороны.

– Эй, Белла, будь тверда и мужайся! Где ты пропадала столько времени?

Словами Йошуа Бин-Нуна из Священного Писания – «Будьте тверды и мужайтесь! – хазак вэ амац» – Так в группе приветствуют друг друга.

– Занята была делами, – ответила Белла.

– Видела город? – вмешался Нахман, бледнолицый юноша в больших очках.

– Чертова преисподняя на улицах, страх Божий. Несмотря на ливень, успели расклеить объявления по всему городу. Из каждого угла вопят большие черные буквы – «Правила поведения при введении чрезвычайного положения!». Ты заметила, Белла?

– Конечно, заметила.

– А дневной выпуск газеты принесла?

– Нет.

«Газета осталась у Филиппа, – думает Белла, – сейчас он разъясняет пункты чрезвычайного положения шурину своему Зейлику и маленькому Саулу, стоя в их лавке и опираясь на свой зонтик, спокойный и взвешенный. Он уже уверен в том, что я буду госпожой Ласкер».

– Будет весело, я вам говорю.

– Не будь бури, рабочие бы уже вышли на демонстрацию.

– Не питайте иллюзий, не из-за бури рабочие сидят по домам.

– Действительно, ни одна партия не призывает к серьезному сопротивлению.

– Что вы все орете одновременно! Но никто не говорит по делу. Что будет с евреями? Я спрашиваю, что будет с ними, если завтра вспыхнут погромы?

– Надо собрать к нам детей и подростков. Это момент, когда можно увеличить наше молодежное Движение.

– Завтра пройдемся по школам. Белла, ты пойдешь со мной. Сообщи твоему доктору Ласкеру, что ты больна, и не сможешь прийти в офис.

Джульетта стоит рядом с Беллой и дружески кланяется ей.

«Сообщить доктору Ласкеру? – думает Белла. – О чем? В любом случае я не пойду завтра организовывать детей. Вернусь в свою комнату в доме родителей. Колокола будут звонить, а я буду расхаживать в тишине, буду разумной, как советует Филипп. Глупости! Решение свершится здесь. Здесь, среди товарищей, сейчас я скажу. В Германии объявлено чрезвычайное положение. Я с вами. Или, может быть, так: «Дорогой Джульетта, всегда мы были вместе, а сейчас расстанемся. Я выхожу замуж, это ведь высокая цель, не правда ли, Джульетта? Я не могу больше идти с тобой. Мне надо готовиться к свадьбе. Покончено с молодежным Движением. Глупости! Никогда не смогу сказать все это».