– Насморк всего лишь насморк, но надо защитить его и от насморка.

Тут же вегетарианка Елена вступила в роль охранительницы здоровья дяди, и даже сердитые взгляды деда не могли ее сдвинуть с этой роли.

– Боже – бормочет про себя дед в отчаянии, – только из-за нее человек может заболеть. Несколько недель назад Елена вступила в движение женщин-сионисток, и не перестает говорить о себе и о движении, в котором тут же отличилась и получила ответственную роль. Дед, в общем-то, доволен этим.

– Это хорошо для такого щелкунчика орехов, как она, – сказал, – так или иначе, мужа она не обретет.

Надеялся дед, что женская эмансипация ему поможет, и она отстанет со своими заботами от его сына. Но не тут-то было. Дядю Елена не оставляет даже во имя женщин-сионисток.

– Не пейте столько кофе, дядя Артур, – предупреждает его Елена.

– Пей, пей, – сердится дед, – для человека полезно все, что он ест с аппетитом.

И сын с наслаждением пьет кофе и улыбается отцу:

– Сюрприз, отец! Что с обещанным сюрпризом?

– Сюрприз? – дед извлекает из кармана толстый пакет, – фотограф принес отличные снимки.

Дед рассыпает фото на столе. Все оставляют свои стулья и собираются вокруг деда. Даже Эдит торопится, хотя это на нее не похоже.

– Самое лучшее фото, это ты, дед, с девушкой, – смеется Гейнц.

– Кто это здесь? – спрашивает Бумба, поднимая один из снимков, – дед, посмотри, что случилось с нашим снимком?

– Действительно, – удивляется дед. – Что здесь случилось? Единственная из всех семейная фотография испорчена.

На снимке один из персонажей как бы отодвинулся на задний план и как бы совсем стерся, лишь тень его подобна длинному облаку дыма вместо человеческого облика.

– Мне кажется, это Эмиль, – кричит Бумба, – я помню, он стоял рядом с Эдит.

– Жаль, – посмеивается Гейнц над Эдит, – очень жаль, что на нашей семейной фотографии не фигурирует симпатичный офицер полиции.

– Гейнц, – строго обрывает его отец.

– Это случайно, – дерзко говорит Гейнцу Эдит, и краска заливает ее лицо.

– Случайно, – упрямо ехидничает Гейнц, – конечно же, случайно.

– Эдит, – спешит отец на помощь дочери, – посмотри на эту фотографию. Она действительно отличная. – Подает Эдит, явно впавшей в смятение, снимок, на котором Эдит в обнимку с отцом стоит на фоне «беседки любви».

– Это отличный снимок, отец? Эдит здесь выглядит, словно через секунду разрыдается, – удивляются кудрявые девицы, разглядывая снимок через плечо Эдит.

– Эх, что вы понимаете, – отец смотрит на Эдит, на лице которой выражение точно такое, как на снимке.

Я вызову вторично фотографа, – провозглашает дед.

– С Эмилем или без Эмиля? – спрашивает Бумба.

– Что вы набросились на меня? – вскрикивает Эдит. – Что вы набросились на меня из-за этой глупой фотографии?

– Конечно, с Эмилем, – тихо говорит господин Леви.

– Уважаемый господин, – пылает гневом Фрида, – я спрашиваю вас: нельзя подождать с этими фотографиями до окончания трапезы? Кофе уже в чашках, торт на тарелках, служанки ждут окончания обеда. Сегодня воскресенье.

Все возвращаются на свои места, и первым – дед, который выглядит, как провинившийся школьник.

– Отец, – обращается к нему Артур Леви, – я тебе рассказывал, что Альфред подарил Иоанне драгоценности тети Гермины?

Теперь очередь Иоанны залиться краской. Она сидит в конце стола. Присутствует и не присутствует на семейной трапезе. Когда отец называет ее имя, она вскидывает голову, словно возвращается издалека. Лицо ее бледно, с черными кругами под глазами.

– Не все он отдал ей, – поправляет дед. Часть этих знаменитых драгоценностей принадлежит твоей матери, Артур. Тетя дала их ей в день венчания. Странным существом была тетя Гермина. – Дед смеется.

– Что ты говоришь? – удивляется господин Леви.

– Да. Весьма странным. Но драгоценности великолепны. Там есть колье, и в нем – бриллиант, оправленный в золото, в виде цветка. Один единственный раз тетя его одевала.

– Несомненно, в день свадьбы, – вставляет Эдит.

– Боже упаси, девочка моя. В день свадьбы она вообще не надевала никакие драгоценности. В день, когда я передал кайзеру ключи от большой синагоги, она надела это колье.

– Что? Что ты сделал, дед? – спрашивают все хором.