Шрифт:
– Что ты набросился на девочку со своим глупостями? – защищает ее граф.
– Сумасшедший, – приходит на помощь Иоанне «порхающий» Густав, – кончится это тем, что будешь гнить оставшуюся жизнь в доме умалишенных из-за потерянного еврейского клада.
– Но ведь тут скрыт ключ к тайне, и я не могу его раскрыть, – плачущим голосом говорит Кокс.
– Господин, – обращается к нему Иоанна, – я могу взять эту книжечку с собой к моему дяде. Он-то без сомнения сможет расшифровать ее содержание. Скоро мы к нему поедем.
– Хо! – заблестели глаза Кокса. – Ты ее не потеряешь?
– Но, господин, – сердится Иоанна, – такую книгу не теряют.
– Бери, – соглашается «граф» Кокс, но тут же останавливается. – Минуту! – берет обратно книжечку из рук Иоанны, опять оборачивает ее в коричневую бумагу и перевязывает много раз бечевками. – Если ты узнаешь, что там написано, я возьму тебя ночью в старый еврейский двор, и ты своими глазами сможешь увидеть клад.
Глаза Иоанны расширяются от страха.
– Выдумки! – кричит Нанте Дудль. – Еще совсем заморочишь голову девочке.
– Пошли, Иоанна! – граф кладет руку на плечи девочки. – Поднимемся ко мне, и тебе покажу интересные вещи.
Было заполдень, когда они поднялись в сумрачный «храм искусства». Оттокар зажег настольную лампу, которая осветила на столе небольшой круг, создав как бы островок света в море темноты. В «храме» графа царил полный беспорядок. Картины маслом на стенах, разбросанные вокруг рабочие инструменты, острый запах красок.
– Иди сюда, девочка, покажу тебе интересную вещь, – сказал Оттокар и зажег другую лампу над огромным идолом около окна.
– А, это Триглав, – смотрит Иоанна на отсутствие лица у идола, – в доме умершей принцессы он был развешан по всем стенам. Но там он все время улыбался.
– А здесь, у меня, он тебе не нравится, Иоанна?
– Нет, здесь он совсем другой. Он квадратный, и нет у него лица.
– Ты знаешь, Иоанна, – смотрит на нее граф серьезным взглядом, – до сих пор я не смог высечь лица этим головам. Хочу и не могу. Скажи мне, девочка, какими бы ты хотела видеть лики прошлого, настоящего и будущего?
– Я… – заикается Иоанна от страха сказать что-то, что не понравится графу, – я думаю, что прошлое всегда прекрасно. Я всегда забываю все плохое, что было, а настоящее никогда не прекрасно, оно всегда сердит и приносит боль.
– А будущее?
– Знаете, я думаю, что будущее всегда надежда… Хороший сон.
– Тебе много снятся сны, малышка?
– Да. Всегда. Много снов.
– И они иногда сбываются, Иоанна, твои хорошие сны?
– Нет, не сбываются. Это же только сны. И так они далеки…
– Дорогая моя девочка, – граф садится на ящик Нанте Дудля под окном, и тянет Иоанну – сесть рядом, – Вся твоя жизнь впереди, Иоанна, и сны твои еще сбудутся, будущее твое будет счастливым, ты удостоишься любви, дома…
– Ах, граф, сны и мечты мои не об этом.
– О чем же они, Иоанна? – улыбается граф.
– Я мечтаю о Палестине.
– О Палестине?! – смотрит на нее граф, словно не слыша.
– Да, – упрямо стоит на своем Иоанна, – о Палестине.
Граф ходит по комнате, останавливается перед глиняным идолом.
– Странное дело, и девочка ты действительно странная. Лицу будущего этого бога я хотел придать черты милосердного Иисуса. Иисус и Моисей, который дал миру десять заповедей, оба они из Палестины. И ты, Иоанна, мечтаешь об этой дальней стране. Странно и интересно.
– Ах, граф, это не Палестина Иисуса и Моисея. Это Палестина совсем другая.
– Совсем другая? Какая же это Палестина, девочка?
– Ну, наша. Новая Палестина, которую мы построим. И я поеду туда, когда вырасту.
– Где же она находится твоя новая Палестина, Иоанна?
Иоанна сердится: ну, и темный же ее граф!
– Ну, что вы, граф! Она находится там же, где и ваша Палестина… Иисуса.
– Ага! – смеется граф. – Если так, все осуществимо, милая моя. И ты, значит, хочешь быть маленькой пророчицей и поехать туда, к колыбели человечества?
Иоанна вздыхает. Теперь ей ясно, что граф никогда ее не поймет. И она смотрит ему в лицо с большой печалью. Склоняется над ней граф, берет в обе свои ладони ее отчаявшееся лицо и смотрит с любовью.
– Ты уже хочешь быть взрослой, а, Иоанна?