– Собрание уже началось? – спрашивает садовник.

– Только началось.

– Пойду, послушаю. Я ведь тоже член Ассоциации поклонников Гете.

– О, нет! Нет!

Иоанна прячет голову в подушку. Оттокар поворачивает ее лицом к себе.

– Смотри на меня, Иоанна.

– Нет, нет! – Иоанна хочет сдержать слезы, но они сами вырываются из глаз.

– Ты немного испугалась вчера, Иоанна? И этот испуг свалил тебя в постель, не так ли? Я прошу у тебя прощения, Иоанна, я не хотел сделать тебе ничего плохого.

Неожиданным движением протягивает Иоанна графу руку со знаками синяков. Глубокая морщина снова возникает между бровей графа.

– Вы так вчера на меня сердились.

– Упаси Бог, Иоанна, – моргает Оттокар, как бы отворачиваясь от чего-то.

– Я не сердился на тебя, – поглаживает Оттокар синяки, – сердился на себя. Когда будешь большой, поймешь – почему.

– Когда я пойму, – с любопытством спрашивает Иоанна, – через сколько лет?

– Через сколько лет? – смеется граф и смотрит на нее оценивающим взглядом. – Ну, может, в шестнадцать лет, или в двадцать один. В любом случае, мы останемся до тех пор друзьями?

Иоанна кивает головой, и молния счастья проскакивает в ее глазах. Вся комната изменилась. Атлас с земным шаром на спине исчез. Глаза Иоанны не отрываются от лица графа, глядящего на нее с большой приветливостью.

– Ты будешь приходить ко мне много раз и я буду тебя рисовать, не так ли, Иоанна?

– Да, но… Минутку, я давно вам хочу что-то показать.

– Показывай.

– Отвернитесь к стене, я одену халат. – Оттокар смеется и поворачивается к стене.

– Идите сюда, – говорит Иоанна и бежит к окну.

Бледный полумесяц стоит прямо над флагом, развернутым на ветру.

– Только недавно я прошел мимо дома тетушки, и не видел, что нацисты уже водрузили флаг.

– Вы… вы прошли и не видели?

Лицо ее хмурится. Щеки вспухли от слез. Не знает Оттокар, как это случилось. Неожиданно ее голова на его груди, маленькая жесткая голова. Он кладет руку на ее пылающее лицо. Иоанна на миг косит взглядом на него. Лицо ее бледно, как полумесяц над флагом. И она снова погружает лицо в его пиджак и не движется. Оттокар ощущает ветер, дующий за окном, флаг над домом тетушки, словно ветер пустыни обжигает его лицо. Девочка висит на его руке, тяжелая и замершая.

– Тебе не холодно, Иоанна?

– Да, – доносится ее испуганный голос, зажатый его пиджаком.

Оттокар относит девочку на кровать. Иоанна словно окаменела. Граф прикрывает ее одеялом. Она морщит лоб, поджимает под себя ноги, сворачивается клубком.

– Ты не должна столько смотреть на этот флаг, – говорит Оттокар, – и не должна столько о нем думать. Надеюсь, что ему недолго висеть.

– Нет, нет, – отвечает Иоанна, – я буду смотреть. Я не сбегу от этого флага. Я буду глядеть на него до тех пор, пока мне станет все равно, висит ли он там или не висит.

– Отлично, – улыбается граф, – а теперь спи спокойно, Иоанна, а я вернусь на заседание Ассоциации любителей творчеств Гете, а ты обещай мне, что больше не будешь несчастной, да? – и целует ее в лоб.

Иоанна до того расчувствовалась, что не слышит стука закрываемой двери, и не замечает, что дверь открывается снова, и Фрида снова стоит в ее комнате и смотрит на ее сияющее лицо.

– Фрида, – Иоанна словно вскидывается со сна, – что делает женщина, когда ей двадцать один год?

– Она моется каждый день. А теперь спи.

Фрида гасит свет и выходит.

В просторном библиотечном зале доктор Гейзе держит речь. Воздух в зале сперт, не продохнуть. Гейнц открыл в конце зала двери на маленький балкон.

– Я спрашиваю себя, – говорит доктор Гейзе, – можно ли найти связь между творчеством Гете и нашей сегодняшней реальностью? Жизнь, в которой возникло его творчество, очень далека от нашей жизни. Произойдет ли то, что слова и звуки, волшебство которых было велико в те дни, потеряют для нас свой смысл? Уважаемые друзья, по сути, уже в самой постановке вопроса звучит высокомерие. Отдалившись от праотцев, отсекая корни культуры живших до нас поколений, мы оказываемся в страшном проигрыше. Сам вопрос говорит о нашем отчаянии, о нашей беспомощности перед реальностью, отрывающейся от этих ценностей…

Доктор напрягает свое круглое тело. Доктор Гирш педантично записывает каждое его слово, благоговейная тишина царит в «священном зале» доктора Леви. Около столиков сидят почитатели Гете, стараясь не пропустить ни одного звука из речи доктора Гейзе. Шпац из Нюрнберга зарисовывает в свой блокнот множество окружающих его лиц, присоединяя их к стенам своего города и параду Гитлера. Гейнц тоже оглядывается вокруг, затем прячет руки в карманы своего пиджака и прокрадывается наружу из зала на маленький балкон, вдыхает чистый воздух, зажигает сигарету, проводит ладонью по лбу, чувствуя начинающуюся головную боль. Редкие звезды мерцают в темном небе. Ветер дует между деревьями, и над темными домами развевается на ветру освещаемый фонарем флаг.