Все посмотрели в сторону Москвина, сидевшего у хвостового оперения торпеды, и заулыбались.

— Но и это не главное, — продолжил свою мысль Гусаров. — Сейчас, дорогие товарищи, мы с вами все москвичи. Только поручено нам ее защищать не на волоколамском или смоленском направлении, а здесь, в Баренцевом море. Таков приказ командования. И мы его обязаны выполнить во что бы то ни стало.

— Товарищ комиссар! Тогда давайте свой поход назовем Московским. И все, чего мы достигнем в этом походе, будет нашим вкладом в дело защиты столицы нашей Родины — Москвы, — вступил в разговор секретарь комсомольской организации Сергей Оболенцев.

С предложением Оболенцева согласились все присутствующие.

— Ну что же, я думаю, что протокол составлять не будем. Пусть это решение будет записано в наших сердцах, в наших думах, — в заключение сказал Гусаров. — Сейчас следует разойтись по своим отсекам и разъяснить всем товарищам, стоящим на вахте, наши задачи на предстоящий боевой поход, который мы решили назвать Московским.

Когда Гусаров после беседы в первом отсеке поднялся на мостик, он увидел прислонившегося к тумбе перископа командира дивизиона И. А. Колышкина, который, совершив несколько боевых походов на «щуках» и «малютках», снова шел в море на борту «Красногвардейца». К Колышкину подводники настолько привыкли, что считали его членом своего экипажа. Им казалось, что он и не уходил с борта их подводной лодки и воюет с ними без перерыва, начиная со второго боевого похода.

В своем неизменном белесом от морской воды кожаном реглане, шапке-ушанке и высоких кожаных сапогах Иван Александрович Колышкин был похож на моряка эпохи парусного флота. Колышкин много читал. Говорил он немногословно, но метко. В разговоре очень часто употреблял русские народные пословицы и поговорки. Однажды, еще в мирные дни, на конкурсе пословиц в Доме флота ему был вручен первый приз.

Штормовая погода продолжалась несколько суток. Даже самые молодые моряки свыклись с сильной качкой и четко несли службу на боевых постах. Плохая погода не волновала экипаж подводной лодки. Люди больше всего думали о предстоящей встрече с вражескими кораблями. Но море оставалось пустынным... Только спустя четверо суток на подходе к Тана-фьорду встретили первый фашистский транспорт. Это было 26 сентября 1941 года. Около 11.00 были обнаружены два небольших мотобота, а вскоре в поле зрения перископного глазка стал вползать транспорт водоизмещением около 2 тысяч тонн.

Первым транспорт обнаружил Борис Алексеевич Челюбеев. Большую часть времени он проводил в центральном посту и отлучался в другие отсеки только для осмотра своего обширного хозяйства и в тех случаях, когда требовалась его консультация при ремонтных работах. Не упускал он случая взглянуть через глазок перископа на внешний мир. Обращаясь к вахтенному командиру, он обычно говорил одну и ту же фразу:

— У тебя, наверное, глаза устали от напряжения. Дай взглянуть на белый свет.

На этот раз Челюбееву повезло. Как только раздался его возглас: «Вижу корабль!» — по отсекам разнеслись пронзительные звуки колоколов громкого боя. Все заняли свои места по боевой тревоге. В лодке, как обычно в этом случае, наступила тишина. Все молча выполняли различные манипуляции у приборов и механизмов и по возможности старались послушать, что говорилось об обстановке на поверхности моря.

«Красногвардеец» лежал на курсе атаки и сближался с фашистским транспортом. В первый отсек по переговорной трубе и телефону полетела команда о приготовлении торпедных аппаратов к выстрелу. Когда умелые руки торпедистов привели торпеды в боевое положение, старший лейтенант Донецкий доложил в центральный пост:

— Торпедные аппараты к выстрелу готовы!

Вскоре стрелка торпедного телеграфа резко метнулась и остановилась на слове «Товсь». Эту команду отрепетовали по переговорной трубе. Напряжение в лодке еще больше возросло. Наконец стрелка электрического торпедного телеграфа снова дрогнула и замерла на команде «Пли».

Корпус «Красногвардейца» вздрогнул. Носовая часть лодки устремилась вверх, но мичман Нещерет своевременно переложил горизонтальные рули на погружение и удержал корабль на заданной глубине. Ему в этом деле хорошо помог старшина группы трюмных Проничев, как жонглер управлявший многочисленными клапанами воздушных и водяных магистралей.

Прошло около двух минут томительного ожидания, пока корпус лодки не ощутил на себе взрывы выпущенных торпед. Создалось впечатление, будто где-то очень близко лопнула труба или какой-то сосуд.

— Слышим взрыв торпеды — донеслось почти одновременно из нескольких отсеков.

Напряжение моментально сменилось оживлением. Больше всех ликовали торпедисты. Первая победа в битве под водой была одержана. Все сожалели, что налетевшие снежные заряды не позволили увидеть в перископ результат ратного труда. Но это нисколько не омрачило всеобщего приподнятого настроения.

Подводная лодка удалялась от вражеского берега, а в ее отсеках по-прежнему шла кипучая жизнь. Торпедисты приступили к перезарядке освободившихся торпедных аппаратов, электрики готовились к зарядке аккумуляторной батареи. Их старшина мичман Бибиков, кроме того, хлопотал над экстренным выпуском боевого листка.

Дул свежий западный ветер. Д-3 шла курсом на север. Бортовая качка, размахи которой доходили до 15 градусов, затрудняла работу торпедистов. Им на помощь пришли из других боевых частей комсомольцы-подводники Лебедев, Береговой, Малов, Перепелкин и Чернокнижный, добровольно пришедший на подводную лодку, чтобы заменить погибшего брата.

С рассвета 27 сентября «Красногвардеец» снова крейсировал вблизи вражеского побережья. Вахту у перископа нес старший лейтенант Донецкий. Здесь же рядом, в боевой рубке, находился командир лодки, а в центральном посту на бессменной вахте на любимой разножке расположился командир дивизиона И. А. Колышкин.