Винить штурмана Евгения Березина за посадку на банку было нельзя. Он очень внимательно следил за местом лодки. Там, где Д-3 ударилась о грунт, на карте значилась глубина 26 метров, а фактически она оказалась равной 10 метрам. Молодой штурман прибыл на Д-3 после окончания военно-морского училища, когда лодка находилась на модернизации в Ленинграде. На ее борту он прошел по Беломорско-Балтийскому каналу, до поздней осени плавал в Белом море и затем привел Д-3 в Екатерининскую гавань.

Север с его капризной погодой требовал от штурмана глубоких знаний кораблевождения. Березин взялся за изучение морского театра. Вначале он обратил внимание на побережье Кольского полуострова, Белого моря, затем освоил по картам и лоциям изрезанное фьордами северное побережье Норвегии.

Во время походов Березин делал зарисовки берегов, и это не раз его выручало. Однажды при возвращении из похода Д-3 попала в густой туман. Не имея длительное время определений и не доверяя часто выходившему из строя гирокомпасу, Березнн сомневался в точности счисления. И когда сигнальщик доложил, что в разрыве между полосами тумана видны очертания какого-то мыса и на мостик вынесли лоцию, то оказалось, что в ней нет рисунков этого участка побережья. Тогда Березин принес альбом с зарисовками берегов, которые были сделаны им и его предшественниками. По этим зарисовкам штурман очень быстро опознал открывшийся мыс и, уточнив место подводной лодки, благополучно привел ее в базу.

Вскоре погода испортилась. Море штормило почти каждый день. Некоторое улучшение погоды наступило только 11 октября. В этот день после полудня лодка находилась в районе Конгс-фьорда. Видимость, правда, была еще плохой из-за снежных зарядов. Командир дивизиона и командир лодки находились в штурманской рубке и прикидывали, куда бы направиться для поиска противника, когда старший лейтенант Донецкий, стоявший у перископа, скомандовал:

— Боевая тревога! По пеленгу двести восемьдесят шесть вижу большой транспорт в охранении миноносца.

Колышкин и Константинов бросились в боевую рубку, а Донецкий, передав рукоятки перископа командиру лодки, помчался в первый отсек.

— Да! Это штука, — протянул Колышкин, когда командир уступил ему место у перископа. — Смотри не промахнись. Если мы его стукнем, то он окупит сорванную последнюю атаку. Ну-ка, командир, всыпь фашистам за родную Москву!

Из трех выпущенных по транспорту торпед взорвались две. Вражеский сухогруз водоизмещением 5-б тысяч тонн отправился на дно. Налетевший снежный заряд не позволил пронаблюдать предсмертную агонию фашистского судна, но его гибель подтвердил акустик, который доложил, что после взрыва торпед шум винтов транспорта прекратился. Почему немецкий миноносец не сбросил глубинные бомбы на подводную лодку, сказать трудно. Может быть, его командир посчитал, что транспорт погиб от подрыва на мине, а может быть, он занялся спасением экипажа тонущего судна.

До того как получить приказ о возвращении в базу, подводникам пришлось пережить еще много тяжелых минут, и снова в период торпедной атаки по конвою противника. И на этот раз атака поначалу развертывалась спокойно, как в кабинете торпедной стрельбы. Взяв очередной пеленг на избранную цель, командир решил осмотреть горизонт. Вращая рукоятки перископа, он обнаружил за кормой вешку, от которой расходился бурун, словно от перископа.

Пришлось уходить на глубину, чтобы утащить в морскую пучину предательскую вешку. Когда Д-3 достигла глубины 45 метров, вешка тоже ушла под воду. Немного позже удалось обнаружить, что кроме вешки за лодкой тянется сеть с поплавками.

«Хорошо, если это простая рыбацкая сеть, — подумал командир, — а что, если противолодочная?» Много времени пришлось затратить, пока удалось освободиться от сети. Д-3 уходила на глубину с различными дифферентами, меняла скорость от самой малой до самой полной. В конце концов вешка оборвалась, но часть сети еще тащилась за подводной лодкой. Пришлось отойти в море, дождаться темноты, всплыть и освободить ограждение рубки и кормовую часть от обрывков рыболовной сети и тросов.

На подводной лодке все на виду друг у друга, поэтому, когда она маневрировала, стремясь избавиться от опасного хвоста, всему экипажу вскоре стало ясно, что идет борьба за жизнь корабля. В это напряженное время каждый подводник четко и добросовестно выполнял свои обычные обязанности, казалось бы, не имевшие прямого отношения к создавшейся обстановке. На Д-3 вошло в традицию: чем сложнее обстановка, тем больше собранности и дисциплинированности во всех отсеках проявляли моряки.

Но стоило освободиться от сети, как снова зазвучали шутки. О происшедшем отозвался и боевой листок. На этот раз в нем было больше рисунков, чем текста. На одном из рисунков был изображен боцман Нещерет в роли Нептуна. Он шагал по палубе шедшей в подводном положении лодки, держа в одной руке трезубец, а в другой — огромные ножницы, которыми обрезая сети, опутавшие кормовую надстройку.

В тот критический момент, когда созрело предположение, что Д-3 тащит за собой опасный кусок противолодочной, сети, секретарь комсомольской организации Сергей Оболенцев принес парторгу заявление с просьбой принять его в ряды Коммунистической партии.

«Дорогие братья, комсомольцы, обороняющие подступы к родной Москве!

Мы только что вернулись из боевого похода. В этом походе наша подводная лодка потопила четыре транспорта с фашистской пехотой и боеприпасом.

В море мы каждый час знали о вашей героической борьбе и всем сердцем были с вами. Едва ступив на берег, мы решили обратиться к вам, дорогие наши друзья.

Среди нас есть москвичи, ленинградцы, есть уроженцы Украины и Белоруссии. Родные города некоторых из нас захвачены фашистскими варварами. Боль от понесенных Родиной утрат удесятерила нашу ненависть к гитлеровским мерзавцам. Каждой нашей торпедой, принесшей гибель врагу, мы мстим фашистским извергам за разрушения, за надругательства, за горе, причиненное нашему народу.