И не ожидая ответа, усилил голос:

«Ты бы устроил засаду бедному арабскому извозчику, который имел несчастье проехать через еврейский квартал, и выстрелил бы в него. Вот, он свалился в лужу крови. Тебе от этого стало легче?»

Дан не ответил.

«Итак, – голос Габриэля достиг высот, до которых редко поднимался, – не это было целью моих занятий с вами всю эту зиму. Не для этого я выковывал из вас боевое подразделение. Я не собираюсь заниматься грязным мясницким делом мщения, а намереваюсь готовить вас к длительным военным действиям. Для этого необходимо время. Кто не может ждать, пусть присоединяется к мстителям на обочинах предместий, бросает камни, поднимает топор, колет ножом, стреляет в прохожего араба, и таким образом успокаивается. Не лежит моя душа к таким бесчинствам. Я собираюсь выкорчевать корень зла, – лидеров и подстрекателей в арабских селах, дающих укрытие бандитам, а не прохожих арабов. И если в один из дней я нарушу приказ о сдерживании, то это будет лишь во имя настоящей атаки на врага, и тогда, быть может, я смогу вывести в бой гораздо больше сил, чем наше маленькое отделение».

Он замолчал на миг и глубоко вздохнул.

«Поверьте мне, что и мое терпение проходит тяжкое испытание».

Так началось наше участие в деятельности «Хаганы». Но это было совсем не то, на что мы надеялись после слов Габриэля о создании ударных отрядов. Вместо этого пришли серые, как нам казалось, бесперспективные, будни.

Мы занимались военной подготовкой, успевшей надоесть еще в пору молодежных движений. Нас направили в разные отряды. Айя перешла в группу девушек.

Наш командир изо всех сил старался внушить нам необходимость соблюдения тайны. На первом занятии нас обучали правилам передачи команд, которые должны проходить под шифром «п.с.» – обозначающим первые буквы слов «приказ связи». Он долго объяснял, каким образом следует быстро передавать приказ по цепочке, даже если он поступит ночью. Мы ждали, что вот-вот начнется более новое и важное.

Тогда мы приступили к изучению карты Иерусалима и его окрестностей. На большом листе мы должны были начертить две центральные улицы города, – Яффо и Кинг Джордж, а затем изобразить четыре квартала, которые окружали перекресток этих улиц. Причем не карандашом, а только тушью. Затем все наши инженерные экзерсисы были переданы командиру. Его довольное выражение лица, было точь-в-точь, как, у нашего преподавателя арифметики в четвертом классе начальной школы. Все это черчение злило меня до такой степени, что я пытался отыграться, задавая, на первый взгляд невинные, но с плохо скрываемой иронией, вопросы. Я интересовался, следует ли отмечать на карте такие учреждения, как «Тнува» или Универмаг по продаже тканей – «Амашбир Текстиль», выделять красной линией дорогу от дома к школе. Командир, парень серьезный, не замечающий моих подколок, отвечал, что в этом нет необходимости.

Горькое разочарование Дана, который был вместе со мной в группе, выражалось в более интересной форме. Если мы рисуем Иерусалим и его предместья, считал он, то следует также наносить на карту и близлежащие арабские деревни, как, например, Силуан, Бейт-Ихса и другие. Это предложение несколько вывело из равновесия командира, который тут же задал встречный вопрос: как же ты войдешь в Бейт-Ихсу, чтобы начертить его строения? «Не знаю, – был ответ, – я и пришел в «Хагану», чтобы меня научили этому». Сама идея войти в арабскую деревню в дни непрекращающихся бесчинств, привела в замешательство командира и всех остальных, кроме меня и Дана.

После того, как нас научили владеть треугольником и линейкой, и рассчитывать масштаб, мы поднялись еще на одну ступень: нас привели в большое здание, в залах и подвалах которого сосредоточены были защитники города. Сестры милосердия, добровольно помогающие «Хагане», раздавали хлеб, консервы, колбасу и чай группам посыльных, и мы помогали им переносить эти продукты с места на место, грузить ящики в машины, которые развозили их на позиции «Хаганы» в городе и за его пределами.

Командир объяснял нам важность этих работ. Хотя они и не чисто военные, их надо прилежно выполнять, ибо от этого зависит нормальное питание наших мужественных бойцов, там, на окраинах города. Эту речь он завершил предупреждением, не прикасаться к продуктам, особенно лакомствам, предназначенным нашим защитникам.

Еще на одну ступень мы поднялись, когда начали нас посылать парами – патрулировать по границам еврейских кварталов и сообщать о том, что происходит в соседних арабских селах. Это уже было более интересное занятие. Для маскировки наших целей к нам присоединили девушек, и, таким образом, патрулирование превратилось в удовольствие. Пары подбирались с учетом дружеских связей, существовавших ранее, и сообщения типа «собралась толпа» или «подозрительная возня» были достаточной платой за романтические прогулки в разгар весны и напряженных занятий в школе, от которых мы были освобождены приказом свыше.

Еще одним романтическим знаком первых дней в «Хагане» было то, что мы могли уходить из дому на всю ночь. Командование почему-то решило, что нам следует ночевать не дома, а в одном из городских зданий, чтобы быть готовыми к ночным вызовам. Правда, насколько я помню, ни одного такого вызова не было. Никто не прерывал наш сон в комнатах, где мы спали на матрацах, положенных на пол. Эти правила совместной ночевки, в конце концов, приводили к тому, что многие бесились от безделья. Помню, как-то мы ночевали в офисах иерусалимской общины, и шатались из комнаты в комнату, пока не добрались до места, где хранился свадебный балдахин, хуппа, под которым раввины справляли свадьбы молодых пар.

Дурачась, мы устраивали ночной свадебный церемониал парня с парнем (девушек с нами не было) с чтением благословений, как это полагается по религиозному предписанию. Безделье давало досуг, и это плохо влияло даже на лучших из нас. Шутки и анекдоты были исчерпаны, и все искали нечто освежающее. Однажды в полночь я обнаружил себя и товарища на подоконнике окна третьего этажа одной из наших «гостиниц»: ошалев от скуки, мы мочились на улицу, получая удовольствие при виде прохожих, возвращающихся с поздних гулянок и не успевающих увернуться от брызг, летящих сверху. В этот момент мы и услышали выстрелы с окраины города. Хохот и веселье тут же сменились гневом и горечью. Мы валились на матрацы в ожидании кого-либо, кто освободит нас от вынужденного и бесцельного безделья и направит на настоящее дело.