Когда Олив ушла, старуха стала готовиться ко сну. Ей потребовался час, чтобы подняться наверх и переодеться в ночную сорочку. В доме было тихо, тише обычного, как ей показалось, и совсем не жарко. По радио передали прогноз погоды, обещающий прекрасный день, больше двадцати градусов тепла, а ночь — довольно прохладную для этого времени года. Ветер ожидался западный, а значит, теплый, но через щели в окнах тянуло холодом. В ее комнате было два окна, в одном была только темнота и серые ветви деревьев. Фонарь на улице не горел — видимо, разбили хулиганы. В садике, видневшемся из второго окна, от ветра гнулись кусты и раскачивались ветви деревьев.

Чуть раньше слышалось гоготание гусей мистера Сингха, но к ночи они замолчали. В продуваемом насквозь саду не было ничего живого, только Отто сидел на стене в желтоватом свете и пожирал свою добычу — Гвендолин могла только догадываться, что он ужинает голубем, пойманным на платане. Она набросила на плечи толстый шерстяной кардиган, легла в кровать и уснула, так и не постелив белье.

С тех пор как умерла бабушка, воскресенье для Микса ничего не значило. Бледное подобие субботы, неприятное и раздражающее, потому что многие магазины закрыты, улицы пустынны, а мужчины уезжают на пикник с подругами или женами. Впрочем, в этот день он решил вновь заняться отношениями с Нериссой. Он еще не привык обходиться без машины и, как и вчера, вышел из дома в полдесятого, собираясь поехать на Кэмпден-Хилл. Но, вспомнив, что машины нет, выругался. Большие дозы ибупрофена сняли боли в спине, и Микс решил пройтись.

Утренний ветер был прохладным. Приближалась осень. Привыкнув к теплой кабине автомобиля, он надел футболку и продрог по дороге. Приблизившись к дому Нериссы, он увидел припаркованный перед домом «ягуар» и воспрял духом. Он забыл конверт или проспект от благотворительного общества в качестве предлога, чтобы войти, и ему оставалось только ждать, положившись на удачу.

Вскоре он совсем замерз, руки покрылись мурашками. Чтобы согреться, Микс пробежался вниз по улице и поднялся с другой стороны площади. Он запыхался, но не согрелся. И тут, к своему ужасу, он увидел, как «ягуар» выезжает со стоянки. Он упустил ее.

Нерисса проехала мимо и, хотя он помахал ей, не заметила его. Она смотрела прямо перед собой и не улыбнулась в ответ. Миксу ничего не оставалось делать, кроме как вернуться домой, просмотреть газету и написать заявки по двум вакансиям.

Квартирант жил в ее доме около четырех месяцев, и они иногда не встречались неделю. Да и желания видеть его тоже не возникало. Они разговаривали, только если сталкивались случайно, и то недолго. Он был не в ее вкусе и, без сомнения, недолюбливал ее так же, как и она его. Тем страннее казалось Гвендолин желание встретиться с ним сейчас. Было важно отловить его в это воскресенье и выяснить все насчет той вещи и письма. Кроме того, по словам Олив и Куини, он не кормил Отто в ее отсутствие. Ее собственное равнодушие к коту во внимание не принималось. Это было обязанностью Селлини — кормить кота. Он обещал. Кроме того, она была уверена, что Отто никогда не съел бы цесарок и голубя, будь он сыт.

Кстати, о цесарках. Гвендолин вспомнила, что мистер Сингх обещал прийти в одиннадцать часов. Впрочем, она была уверена, что он опоздает — в современном мире все опаздывают. Каково же было ее удивление, когда ровно в одиннадцать раздался звонок в дверь. Поднявшись на ноги, она пошатнулась и была вынуждена схватиться за спинку дивана, чтобы не упасть. Ей потребовалось несколько минут, чтобы дойти до дверей. Звонок раздался снова.

— Иду, иду, — проворчала она для порядка.

Сосед оказался красивым мужчиной с седыми усиками, выше и бледнее, чем она предполагала, и вместо восточного халата пришел во фланелевых брюках, спортивном пиджаке, розовой рубашке и сером галстуке. Единственным несоответствием, на взгляд Гвендолин, был его белоснежный тюрбан.

Он последовал за ней в гостиную, подстраиваясь под ее медленный шаг.

— У вас прекрасный дом, — сказал он.

Гвендолин кивнула. Потому она и живет здесь.

Она присела и предложила мужчине сделать то же самое. Сиддхартха Сингх воспользовался предложением, но не спеша. Он осматривался, разглядывая каждый угол, облупившиеся стены и потрескавшийся потолок, шаткие оконные рамы, древние батареи, стоящие здесь годов с двадцатых, и стопку ковров, побитых молью и, возможно, поеденных мышами. В последний раз он видел такую разруху много лет назад, в трущобах Калькутты.

— Если вы пришли поговорить о ваших птицах, — начала Гвендолин, — я не знаю, чем могу вам…

— Простите, мадам, — вежливо перебил мистер Сингх, — простите, но птицы — в прошлом. Этот эпизод ушел в историю, так сказать. Я пережил потерю и начал с чистого листа. Кстати, возможно, вы, как истинная англичанка, сможете объяснить мне, почему говорят «с листа»? Может, это связано с тем, как в лесу мы поднимаем листья и открываем, что под ними?

В нормальных обстоятельствах Гвендолин отпустила бы какую-нибудь колкость, но этот мужчина был так красив (и не только по-восточному) и так учтив, что она обмякла. Как царица Савская перед Соломоном.

— «Лист» — это страница, — неуверенно произнесла она. — Страница в книге жизни.

Мистер Сингх улыбнулся. Улыбка, достойная бога солнца — широкая, белозубая, мягкая, осветившая его красивое лицо. Зубы у него были, как у американской молодежи, — ровные, белые и блестящие.

— Спасибо, — сказал он. — Несмотря на то что я прожил в этой стране тридцать лет, мне иногда кажется, что я живу в новой эпохе Просвещения.

Гвендолин беспомощно улыбнулась в ответ. И предложила то, чего никогда не предлагала случайным гостям с тех пор, как Стивен Ривз исчез из ее жизни.