Он уходит. Я потому лишь так сказала, что понимала: он не расслышит.

Я слушаю важную даму в очках на цепочке и мужчину помоложе в белом халате и с пейджером. Ученый он или врач? Хотелось бы знать. Каждый из них говорит убежденно, но к согласию они не приходят. Я начинаю согреваться. Внезапно веки становятся тяжелыми, болят глаза. Я глубже вжимаюсь в кресло, склоняю голову на подушку и стараюсь сосредоточиться на клонировании.

Я, вздрогнув, проснулась, в шее что-то хрустнуло. Телевизор все еще включен, но я не могу понять, о чем говорят. Лица расплывчатые, слова неразборчивы.

Мне снилось, что повсюду маленькие дети: в кроватках, на стульчиках, в колясках. Сесть абсолютно негде, потому что комната полна малышей. Они гукают, спят, плачут. И в самый последний миг перед пробуждением я вдруг поняла, что я одна из них, и уже открыла было рот, чтобы заплакать, чтобы доказать это. Но в тот же миг проснулась, ощутив болезненную одеревенелость во всем теле.

Смотрю на часы на руке. Пять тридцать. Пора идти домой, пока никто не догадался, где я.

По телевизору какие-то деловые мужчины разговаривают на иностранном языке. Я быстро листаю "Радио таймс», пытаясь определить, что это за язык. Оказывается — русский. Ничего удивительного в том, что я не могу их понять.

Выключаю телевизор и встаю. Ноги такие одеревенелые, что я чуть не падаю; правую вдобавок свело. Я прыгаю до тех пор, пока она не начинает действовать.

Когда я выключаю свет, все предметы по-прежнему видно — на улице уже не темно. Направляясь в холл, двигаюсь очень медленно, чтобы никого не разбудить, И прямо перед входной дверью слышу, что кто-то идет сзади. Я оборачиваюсь, ожидая увидеть Джейка, но оказываюсь лицом к лицу со Сьюзи.

— Ах! — восклицаю я и прикрываю рот рукой.

Она выглядит удивительно несобранной.

— Китти, — говорит она, — что ты тут делаешь?

— Да так, — говорю я, и ни одна мысль не приходит мне в голову. — Просто я проходила мимо…

Она уставилась на меня. Но ее сосредоточенность направлена не на меня, а на какую-то другую внутреннюю проблему. Никогда раньше я не видела ее в ночном белье, не видела ее лицо бледным, без косметики, волосы — жирными и растрепанными.

— Ой! — внезапно охает она и убегает в кухню.

Пока я отпираю дверь, мне слышно, что ее рвет над раковиной. Закрыв за собой дверь, я стараюсь не слышать, как ее тошнит. Я знаю, что это такое — когда тебя тошнит весь день. У нее нет никакого расстройства желудка, она беременна. Я поняла это по ее виду.

У меня такие тяжелые ноги, будто я бегу по воде, и возникает ощущение, что они вовсе не движутся. Не уверена, удастся ли мне добраться домой.

В нерешительности стою перед дверью своей квартиры. Куда идти — домой или к Джеймсу? Где Адриан думает меня найти? В моей квартире? Но я могу не открыть ему, а у него нет ключа. Возможно, он отправится к Джеймсу и попросит его помочь войти. Согласится ли Джеймс? Я не уверена. Постояв неподвижно в мучительной нерешительности, я останавливаюсь на мысли навестить мисс Ньюман, что живет этажом ниже. Она непременно пригласит меня на чай с пирожными. Но нет. Для пирожных еще слишком рано.

Так я перехожу от одной двери к другой, не зная, что делать.

Догадка приходит сама собой, когда дверь Джеймса открывается и выходит Адриан.

— О, вот и Китти! — Он говорит это так, будто для него вполне естественно выходить из квартиры Джеймса в шесть тридцать утра.

— Да-да, — бормочу я и смотрю на свои ноги. Туфли все в грязи.

— Нужно поговорить, — заявляет он, и это похоже на заявление всезнающего директора, или доброжелательного отца, или старшего брата.

За ним появляется Джеймс. Все мы полностью одетые, но изрядно помятые.

— Китти, — говорит Джеймс, подходя ко мне.

Похоже, он рад меня видеть, а может, мне только так кажется. Он приближается и обнимает меня.

— Китти, — вновь повторяет он, и я прижимаюсь к нему. Мне приятно, что он такой теплый и мягкий. — Слава богу, с тобой все в порядке.

Но у меня нет ощущения, что я в порядке. Ноги до сих пор не гнутся, шея болит, еще болит живот, и я никак не могу вспомнить, где оставила сумку с кошельком и ключами. И это последнее меня смешит, потому что при таком раскладе я в любом случае не смогу попасть в свою квартиру. Я изо всех сил борюсь с волной подступающего смеха, готовой вырваться наружу. Представляю себе реакцию Адриана на такую выходку: «Смех здесь неуместен».

Адриан идет впереди, и я в их сопровождении прохожу в квартиру Джеймса. Мне хочется сказать: «Знаете, я не могу идти», а вместо этого я, как ни странно, произношу:

— Сьюзи беременна.

Пахнет подгоревшими тостами, и Джеймс бросается на кухню, оставляя меня наедине с Адрианом. Это несправедливо. Джеймс женат на мне, и он отчасти несет за меня ответственность, даже если предпочитает оставаться в стороне. Я поважнее тостов.

Адриан расхаживает туда-сюда, то засовывая руки в карманы, то вновь их вынимая. На его лице темная щетина, а карие глаза кажутся еще более ввалившимися, чем обычно. Раньше я никогда не видела его по-настоящему взволнованным, поэтому из-за подобного зрелища мое дыхание учащается. Все плывет у меня перед глазами, и желание остановить его становится все сильнее.