Когда Гурам с автоматом выскочил из хижины, все было кончено. Я медленно поднялся. На душе было скверно. Прежде, когда стрелял из окопа, я не видел врага в лицо, не знал его. Он был просто враг, фашист, пришедший с огнем и мечом на мою землю. А с этим человеком я когда-то сидел за общим столом, пил вино. Вместе свежевал барашка и поворачивал над угольями шампуры с шашлыком. Он был у меня в горах. Значит, был мой гость! Стал мой враг. В моем доме…

Товарищам я сказал:

— Завтра они наступают. Сначала будет артналет, потом атака. — Я глянул на часы. — Уже сегодня.

Они молчали. Тогда я спросил:

— Среди вас есть коммунисты?

Ашот сделал шаг вперед:

— Я… с двадцать второго года…

— Все мы здесь коммунисты, — сказала Нюся и встала рядом с ним.

Вслед за нею шагнули и Гурам, и юный Левон.

— Хорошо… их нужно опередить. Пусть они сначала нарвутся на нас. Примем бой.

— Патронов маловато, — сказал Гурам.

— Десятка по четыре на нос наберется, — возразил Ашот, — еще гранаты.

— Вот что, Нюся, теперь пойдешь одна, — сказал я. — Предупредишь Гаевого — и вниз. Без подмоги ему не продержаться.

— Никуда я вас не брошу…

— Это приказ, Нюся. Санинструктор Чечеткина! Повторить боевое задание!

— Ну, до наших добраться…

— Без “ну”, ты же военный человек…

— Я и стреляю не хуже вас, пусть Левка скажет…

— Ради нас ты пойдешь. Одна.

Нюся посмотрела на Левона. Сказала с какой-то ворчливой нежностью:

— Ты без меня тут не суйся куда не надо. А я скоренько…

Мы сидели над картой тесным кружком, плечо к плечу.

— Здесь оставаться нельзя, сразу накроют, — сказал я.

— А если вот на эту горку взобраться? — предложил Гурам. — Очень даже удобно. Они обязательно мимо пойдут. А мы их сверху, как Ашот тогда.

— Одиночными будешь стрелять, — деловито сказал Ашот.

Серый зимний рассвет застал нас на вершине горы, нависшей над узким проходом, который немцам не миновать на пути к нашей заставе. Гурам выкладывал рядочком под правую руку гранаты. Левон и Ашот прилаживали между камнями автоматы. Молодцы. Решили стрелять с упора. Наверняка. Я прикидывал: нашей горсточке нужно продержаться часа два, не меньше…

— Черт, ногу сбил, теперь когда заживет, ~ проворчал Гурам.

— Внимание, — негромко сказал я, взглянув на часы, и добавил, помня о немецкой пунктуальности, — кажется, сейчас начнут.

И в тот же миг горы наполнились грохотом. Разрывы вздымались там, где была застава Гаевого.

Нюся должна была уже пройти слой облаков и спускаться по течению горной речушки к базе полка. Если дошла до заставы, если не провалилась по пути в предательски запрятавшуюся под слоем снега трещину…

Пушки замолкли так же внезапно. Видимо, немцы решили, что трех десятков фугасок достаточно, чтобы разнести в пух и прах заставу, известную им до последнего поворота траншеи. В наступившей тишине далеко раздались гортанные слова команд. И вскоре несколько фигур в маскхалатах выросло будто из снега. Спокойно, во весь рост, двинулись они по узкому проходу, не замечая нас.

Напряженно застыл с зажатой в руке гранатой Гурам. Приготовились мои считанные автоматчики.

— Рано… еще рано, — повторял я. — А теперь — огонь!

Немцы не сразу сообразили, откуда настигают их пули. Залегли, постарались слиться со снегом.

— Ура, наша взяла! — не выдержал, закричал Левон.

Он лишь немного, совсем немного приподнялся над только что сложенным бруствером и тут же стал медленно оседать, схватившись рукой за грудь. У него еще хватило сил вытащить сестрин платочек. Он с недоумением смотрел, как темнеет ткань, набухает кровью, его кровью.

— Не говорите им, — с трудом шептал Левон, — Ануш… Нюся…

Наверное, в этот предсмертный миг образы двух таких разных, непохожих девушек — сестры и любимой — слились в его душе воедино, в образ великой женской любви, преданности, верности.

Немцы тем временем очухались от- неожиданности, стали медленно подбираться к подошве горни, на которой мы закрепились.

— Слушай мою команду, — закричал я, — батальон, к бою! Огонь!

Снова застучали выстрелы. И вдруг смолкли. Ашот отложил автомат, вытер пот со лба.

— Все, у меня патроны кончились. Да и камешек здесь не раскачаешь, не хватит на них на всех камешка.

Немцы не стреляли. Я понимал, что там у них сейчас происходит. Какая-то группа, вбивая в щели крючья, медленно поднимается вверх, все ближе и ближе к нам, надеясь взять нас легко и просто. Они не вызывали огонь орудий. Можно было израсходовать сотню снарядов, прежде чем хоть один угодит точно в наш пятачок. А может быть, просто боялись своих же снарядов. Так легко вызвать обвал, который их в первую очередь погребет под грудой камней и снега.