Он пропустил меня вперед, сам прошел следом. Номер у него было потеснее, но тоже вполне симпатичный, по сравнению с комнатой в общаге вообще хоромы, иначе и не скажешь.

– Куда сначала? – Федька открыл шкаф и вытащил оттуда свой тулуп.

– К Сергею бы надо, этикет соблюсти и вообще, – сделал я некий жест руками, который должен был подразумевать, что нам не надо пренебрегать дружескими отношениями ни с кем из местных, особенно если этот местный здесь фигура влиятельная.

– Это само собой, – кивнул Федька, наматывая шарф. – Но я бы все же с Горыныча начал, пока бабки не ушли. А то очень обидно будет, почти до слез.

– Давай с Горыныча, – согласился я, – Сергей никуда не должен деться, по идее.

– Вот и я о том же, – Федька натянул вязанную шапочку, потом влез в толстый тулуп. – Ствол твой где?

Я распахнул дубленку, показал кобуру.

– Как-то неудобно им тут демонстративно светить.

– Да похрен, в принципе, – задумался вроде он, но тоже последовал моему примеру, повесил кобуру на брючной ремень. – Скромность рулит, ты прав.

Мороз был не очень впечатляющий, солнце ушло, небо затянуло тучами и, похоже, вот-вот снова должен был начаться снегопад. Ладно, пусть сыпет, теперь мы точно никуда не собираемся, мы пока трое безработных. Служба закончилась, это уже без сомнения, мародерка до весны замерла, а Настя осталась без своих летательных аппаратов, как ни прискорбно.

– А в сумке что? – спросил Федька.

– Тулуп, хочу в починку отдать. Где-то я на рынке ателье видел, или что-то такое.

– Есть ателье, как раз скорняжное, за «Светлячком». Но сперва к Горынычу, – напомнил он.

– Да без проблем, туда и идем, руки не отсохнут.

На рынке было довольно людно, шумно, откуда-то отчаянно пахло свежевыпеченным хлебом, вызывая приступы голода. В «Светлячке», насколько я разглядел через окна, тоже было полно народу, причем народу едящего, вызывающего зависть. Федька пару раз тоже слюну сглотнул, я заметил, но шел он прямо, решительно и целеустремленно.

Пересекли весь рынок, обошли ряд недавно выстроенных из свежего теса магазинчиков, после чего оказались у знакомых ворот, ведущих на территорию каких-то, в прошлом, мастерских. В воротах топтался вооруженный немецким автоматом парень в большом тулупе и подшитых валенках, который никого не останавливал, а так, просто лениво поглядывал на проходящих и попыхивал папироской.

Горыныча нашли в цеху, он сидел в свой конторке возле горячей печки и что-то высчитывал, водя пальцем по строчкам в каком-то списке и активно щелкая костяшками больших счетов. Вот так, никаких калькуляторов.

– Здорова, Мить! – проявил Федька вежливость прямо с порога.

Я тоже поздоровался.

– Заходите, тепло не выпускайте, – махнул тот рукой в сторону стульев у стены. – На погрузке сейчас намерзся, до сих пор не отогреюсь. Чайку или чего?

Мы с Федькой переглянулись, после чего он сказал:

– Можно даже «чего», не за рулем, понимаешь.

– Даже так? – удивился Горыныч, наклоняясь к тумбочке и вынимая оттуда бутылку чего-то такого, по цвету на коньяк похожего, и три граненных стопарика. – А я чета помню, что вы все спешите и выпивать вам некогда.

– Уже не спешим, до весны как минимум, – сказал Федька, расстегивая тулуп. – Мы, понимаешь, в Сальцево жить переехали случайно.

– Чего это вдруг? – даже замер с бутылкой в руках Горыныч.

– Да так, разошлись во взглядах на жизнь с местной властью, – ответил Федька, вешая тулуп на спинку стула и сбрасывая шарф.

– Во взглядах на что?

– На то, кому жить, а кому и не очень, – ответил я за Федьку, придвигая стул к столу. – Получилось, что им не очень, а мы сюда, по традиции вроде.

– Ага, ну да, ну да, – немного обалдело закивал Горыныч. – А что не поделили-то?

– Да хрен его знает, если честно, – решил я в откровенность не пускаться. – Там большая заваруха началась… промеж «ветвей власти» склока, ну а мы вроде как под раздачу угодили, в самую середку. Ну и похоже, что нас превентивно решили убрать с картины… но неудачно.

– Вот как? – Горыныч быстро разлил из бутылки по стопкам, затем снова полез в тумбочку и достал большую банку томатного сока. – Стаканов нет, из горла будем запивать. А насчет «убрать с картины»… вы их самих убрали, что ли?

– Да вроде как, – кивнул я, взяв стопку в руку. – Кстати, тебе такая фамилия как Могилевич говорит о чем-нибудь?

– Говорит, – Горыныч протянул руку, чокнулся со мной рюмками. – Ну, давайте, за то что с картины не стерлись.

Все выпили. В нос шибануло какими-то травами, вроде даже мятой немного. Не дамский напиток, но вполне приятный. Взяв у Федьки из рук банку с соком, приложился к горлышку, отпил, смыв резкий привкус.

– Хорошо, – мотнул головой Федька. – Это что вообще было?