Каменная трясина, которая поначалу лишь крепко удерживала ее, не давая возможности выбраться, потихоньку брала верх и теперь уже ощутимо тянула вниз. Наверное, так себя чувствует песчинка в часах, когда неумолимое время потихоньку засасывает ее вглубь. Только для Осси это означало не переход через краткий миг времени, а переход в иные пределы, переход из состояния жизни — привычного и приятного, в иное — чуждое и пугающее состояние смерти. И пусть, как учил Странник — Вуаль всегда рядом, хоть до поры и незрима, но рвать ее сейчас и здесь совсем не хотелось. И даже возможная встреча с мамой, которая уже много лет как ушла из этого мира, энтузиазма не добавляла.

Осси погружалась все глубже. Уже утонули после очередной судорожной попытки вырваться раскинутые по сторонам руки, и уже почти до подбородка добралась жидкая стужа, а спасения все не было. Мей на зов не откликался, а вывернуться, чтобы посмотреть, чем он там занят, Осси уже не могла.

Чем дальше, тем быстрее погружалось ее тело, и тем сильнее становилось давление. Густая масса, наполнившая этот омут, давила на ребра так, что казалось, треск их слышен на улице, а сдавленные легкие уже давно не могли набрать воздуха. В глазах темнело, а мир сужался, становясь все меньше, меньше и меньше, но в тот момент, когда он должен был схлопнуться до размеров макового зернышка, в него серым вихрем ворвался Мей.

Это было спасением и настоящим чудом. В два мощных прыжка котяра пересек отделявшее его от леди Кай расстояние, причем прошел прямо по топи, аки посуху — то ли нипочем она мертвому была, то ли, опять же, умение ходить по линиям леи выручало, но как бы то ни было, а прошел и успел, даруя нежданное уже избавление.

Вытащить из липкого плена легкое, как перышко, тело девушки было для Мейла-куна делом пустячным и несерьезным, так что через миг она уже лежала на твердой плите, отплевываясь попавшей в рот жижей, которой успела все-таки наглотаться изрядно, а Мей заканчивал боевой разворот в сторону надвигающегося противника. Команда была в сборе, а значит — начиналось настоящее веселье…

Начинающееся веселье даже после двух подвигов Мея, — уничтожения противной головы, вместе с опутавшими ее червями, а также спасения своей подруги и соратницы — выглядело не так, чтобы сильно обнадеживающе.

С одной стороны, — валяющаяся на полу и едва живая леди Кай, Хода, неподвижно зависшая прямо над ней, и сам Мей, замерший в шаге от девушки и всем своим видом демонстрирующий прямую и недвусмысленную угрозу. Поза его была откровенно воинственной — лапы широко расставлены, голова опущена и немного склонена набок, а клыки сверкали во всей своей красе, отражая и усиливая неверный свет светляков. И еще хвост. Мощный и ощетинившийся острыми, как бритва, краями позвонков. И при этом неустанно лупящий по бокам. В общем, сто раз подумаешь, прежде чем к такому лезть.

Хода, впрочем, тоже не просто так висела. А висела она вполне даже осмысленно и по делу, — замыкая собой вершину острого желтоватого конуса, прикрывшего лежащую на плитах леди Кай, и ограждающего ее от возможных недружелюбных проявлений другой стороны.

А другая сторона, как раз такие явные и недвусмысленные проявления и выказывала.

Была она представлена компанией значительно менее разношерстной и составляли ее особи, которых объединяло как минимум два обстоятельства — все они когда-то были людьми, и все они ими быть уже перестали, потому, как теперь находились в состоянии безнадежно мертвом, то есть — совершенно неживом. Иначе говоря, противостояла леди Кай и ее сотоварищам четверка разупокоенных. А была бы пятерка, если бы не замечательная реакция Мея и его давняя нелюбовь к червякам.

Во всем остальном четверка эта была также непохожа друг на друга, как непохожи друг на друга пальцы одной руки, с той лишь разницей, что отличия заключались не в «тонкий-толстый-длинный-короткий», а в их прошлом, что не могло не отразиться на их разупокоенном настоящем.

Ближним, наступавшим на Мея с далеко отнесенным в сторону хопешем [34] с ладонь шириной, был, по всему судя, человек войны. Причем в чине никак не меньшем, чем генерал. Об этом говорило и оружие, с которым обращался он весьма и весьма умело, и шлем с доспехами, которые были одновременно и изыскано-дорогими и, в то же время, видно, что не парадными — во всяком случае, зазубрин и вмятин на них было не счесть. Да и двигался мертвец с грацией убийцы, успевшего осчастливить небытием очень многих — мощно и плавно одновременно. Словно танец смерти танцевал. Мей мог начинать завидовать…

Лицо мертвого воина было серым, скуластым с узкими злющими глазенками, ничего хорошего, в общем-то, не предвещающими. К удивлению, сохранился он, учитывая почтенный возраст ситандры, весьма и весьма неплохо — замороженные смертью глаза, да многочисленные струпья на лице, вот, пожалуй, и все, чем одарил своего мертвеца Ресс. Во всяком случае, последователи Странника при таком возрасте и способе хранения выглядели бы не в пример хуже. А этот и двигался-то, как живой. Дай, как говорится, Ресс-дозиратель, каждому так!

Вторым, в порядке удаления от центра мира, коим по понятным соображениям, следовало считать постепенно приходящую в себя леди Кай, был мертвец, закутанный в темно-красную, почти что бордовую, мантию. Был он лыс, как яблоко и такого же слегка зеленоватого цвета.

Узкие губы его сложились в презрительной ухмылке, а вот замерзшие в загробных пределах глаза не улыбались вовсе, а как раз напротив, — буравили Осси и Мея с ненавистью, суля самое скорое воссоединение в этих самых пределах.